— А если не получится?

— Скорее всего подохнешь, — ухмыльнулся Рамиф. — Но это случится и так, судя по твоему виду и образу жизни. Не лучше ли рискнуть?

— Я сегодня уже рискнул и кое-что задолжал. Так что ты немного опоздал со своим предложением.

— Ты это про кости или что-то такое?

— Поверь, история идиотская, — предупредил Роваджи, поглаживая пальцем ножку предложенного бокала.

— Я весь внимание.

— Ну… Я бросил сам себе вызов: если сопру кое-что эдакое, то удача на моей стороне, а вору без неё никуда. Выбор пал на ножницы одного из твоих прихвостней. Как видишь, не вышло. Так что теперь, согласно уговору, я вынужден податься в банду. Уж прости: о чиновниках речи не шло.

— Интересная логика, но слишком уж глупая для такой головы, — дослушав, заключил Рамиф. — Однако ты угодил ко мне, разве это не знак свыше?

— Да я в общем-то не верю в богов, как и в знаки, и в удачу. Только лишь в себя, да и то не всегда. Вот и решил сам с собой состязаться.

— Что ж, похвально, — не скрыл пренебрежение рыжий. — И раз уж с богами и домыслами мы разобрались, что на счёт моего предложения?

— Почему ты спрашиваешь? — Ро подвинул очередную фигуру согласно состряпанному плану и уже сам предпочёл не сводить глаз с собеседника. — Ну откажусь я, и что? Ты отвалил гору золота. Я отсюда не выйду, чего бы там не ответил. Так к чему все эти вопросы?

— К тому, что я ещё не решил, что именно с тобой делать, — лукаво скалясь, отозвался Рамиф и сделал решающий ход. — Шах и мат.

— Ну так позови, когда определишься, — пожал плечами вор и отодвинулся от стола, прикидывая, удалось ли ликёру хоть немного унять боль.

— Я думал, ты мне в этом поможешь. Убедишь, что с тобой есть смысл возиться, — пояснил рыжий, самодовольно улыбаясь.

— Я сегодня уже рискнул, теперь твоя очередь, — не остался в долгу Роваджи. Дерзость — единственное, что он всегда мог себе позволить. — Скажу тебе то же, что собирался сказать главарю какой-нибудь банды, — он неспешно поднялся и отсалютовал сиду роскошным бокалом. — Характер у меня скверный, рекомендаций нет. Людей убивать не люблю, хотя случалось. Работать тоже не люблю, но приходится, чтобы обедать. Неплохо ориентируюсь в лесу и в горах, так что не знаю на кой хрен я тебе сдался в городе. Всё, чем владею, сейчас на мне. Говорю на двух языках. На них же пишу и читаю. Смыслю в картах, и это не про азартные игры. Играть тоже умею во всякое, но чаще проигрываю. Больше мне нечего тебе предложить. Хотя, погоди. Я неплохо вру, но тем ценнее моя честность. И правда в том, что я не собираюсь на тебя работать.

Рамиф слушал, иногда поигрывая бровями. Будь на его месте главарь какой-нибудь банды, то смеялся бы в голос или уже давно велел бы вышвырнуть паяца взашей.

— Очень и очень жаль, — сообщил он, когда повисла тишина. — Я, пожалуй, смог бы выносить твой характер. Однако, ты прав, достоинств у тебя маловато. К тому же я не люблю, когда мне бросают вызов. Для этого нужно представлять из себя нечто большее.

— Ну тогда будем заканчивать, — предложил вор, ставя на стол полный бокал.

Ему оставалось лишь отпустить, но вместо этого он резко плеснул содержимым в лицо собеседника. Рыжий схватился за глаза и зарычал проклятия. Большего и не требовалось. Колдуя, он всегда смотрел на шахматные фигуры и шевелил пальцами, а значит теперь не мог воспользоваться коварными чарами.

Роваджи в два счёта очутился у окна и вылез наружу.

Ветер и высота. Провалы улиц казались бездонной бездной, но пухлая луна озаряла длинные крыши, которые тянулись по всему Синебару, соединяясь перекинутыми досками и мостками. Тут-то и пригодились главные таланты. Ночь укрывала от посторонних глаз, а ноги уносили прочь, взбегая по карнизам и перепрыгивая переулки. Ничто не окрыляет сильнее свободы.

Куда теперь? Санси далеко, но к Лорти проситься уже не надо: вор не раздобыл серебряные ножницы, но спёр кое-что получше — золотые, с камнями, да ещё и волшебные. Везение? Роваджи не верил в удачу, но вернул себе нахальную надежду, что и сам как-нибудь проживёт.

Четыре года назад

— Эй, Халасатец! — окликнули снизу.

Забавное дело, но в Халасате — в стране дождей, бистов и разноцветных стёкол — Ро называли алорцем. Там он был единственным светлым пятном среди смуглых мальчишек. Белобрысую макушку легко было заметить в толпе каштановых, чернявых и красных, не говоря уже о мохнатых и рогатых. Теперь его часто дразнили халасатцем, но то было самым безобидным из прозвищ. Ничего оскорбительного Ро в нём не находил. Это же не «чужак», «полукровка», «получеловек» или «выродок». Даже собственное имя в его естественном сокращении звучало на алоре, как насмешка. Бродяга. Тот, кто всё время в пути.

— Ты зачем туда забрался? У тебя в роду были кошки?

Седьмая казарма отличалась от остальных лишь угловым расположением, и с неё открывался неплохой вид на тянущийся вдоль горизонта Багровый хребет. Однако Ро прельщало вовсе не зрелище, а лёгкое возбуждение и головокружение, которые он испытывал на высоте. Непередаваемое ощущение. Ещё в Ангре он мог часами стоять на мосту, вглядываясь в тёмную речную воду, проносящую мусор из порта. В такие моменты всё вокруг замирало, а внутри разрасталась невозможная лёгкость. Похожее чувство возникает, когда плывёшь на спине и делаешь глубокий вдох. Тогда вода сама выталкивает тебя на поверхность, будто ты полый и невесомый.

Однако теперь, вырванный из отрешённости, Ро не мог не видеть красноватые горы. Они простирались от побережья до побережья, перечёркивая континент и