И слова горели в книге той огнём, иерей прочёл их: сердце сразу в нем радостно забилось, он теперь понял, кто такой Владыка перед ним стоял. Это Он великий, сам Архиерей, кто обременённых скорбию людей и понесших в жизни тяжкий трудный гнёт на покой любовно всех к себе зовёт. Обещает бремя благо и легко, страх, сомненье, скорби, все вдруг далеко где-то осталися, перед ним в виду новый мир открылся… Господи, иду!!! Радостно и громко иерей вскричал… В комнате давно уж белый день настал, солнышко сияет ярко сквозь окно, но отцу Захару было всё равно. Он лежал спокойный, тих и недвижим, для него мир этот был уже чужим.

Приведи, Господи, и мне такожде.

Игумен Павел, 114 марта 1980 г.

Такой просьбой завершил отец Павел это стихотворение.

Он почил в рождественскую неделю 1996 года — в ночь на отдание праздника Рождества Христова 13 января — и тайну, невидимую нашему земному взору, как будто открыл заранее в старой своей тетрадке…

«Что я тебе, руку не согрею!» — как часто слышатся мне эти последние полушутливые — полу-пророческие слова умирающего старца, обращенные теперь уж не только к близким и знакомым, но ко всем, кто ищет истинной тёплой веры. «Где родился, там и пригодился, — говаривал отец Павел — а умру, от вас не уйду». И все, кто любят и помнят о. Павла, до сих пор ощущают его близкое присутствие. «Сейчас такие проблемы и дома, и на работе, а сходишь к батюшке, помолишься, всё разрешается. Живёшь — не к кому голову приклонить, а с могилки уходить не хочется…» Так и я, бросая повседневные дела, ухожу в рукопись об отце Павле — «свежим воздухом подышать»…

«Приведи, Господи, и мне такожде.» Если Господь исполнил просьбу о. Павла даже в том, что именно на Рождество взял его в небесные обители, то верится, что и все таинство перехода от земли на небо совершилось «такожде».

Вот то-то настанет мой праздник, последний и первый мой пир. Душа моя радостно взглянет на здешний покинутый мир. Обмоют меня и причешут заботливо нежной рукой, и в нову одежду оденут, как гостя на праздник большой. При громком торжественном пеньи, при блеске свечей восковых, в глубоком и важном молчаньи я встречу друзей и родных. Друзья мне поклонятся низко, без страха ко мне подойдут, чело непритворным лобзаньем последним и первым почтут. Когда же вдоль улицы шумной все будут идти и рыдать, одетый парчой небогатой, я буду спокойно лежать. Пускай с торжеством опускают в могилу безжизненный труп, что мне этот мир беспокойный: в нем вечного счастия нет.

Вторая моя встреча с о. Павлом произошла тоже в Рождественские дни — как раз накануне годины его смерти. Помню всё как сейчас.

В первых числах нового 1997 года в редакцию газеты, где я работала, пришло письмо из пос. Октябрь Некоузского района. Писала мать-одиночка с двумя детьми — работы нет, бывший муж не помогает, голодаем. Редактор дал задание — ехать в командировку. А где это? — в Ярославле я всего-то год. Глянув на карту области, обомлела: глухомань, бездорожье. Как добираться, где ночевать? Мне подсказали позвонить в Некоузскую администрацию, попросить машину. Я связалась с отделом социальной защиты населения — договорились, что в посёлок Октябрь поедем вместе с заведующей соц. отделом, звали её Людмилой Дмитриевной.

Девятого января утром отправились в путь. В Некоузе завернули в магазин, чтобы купить продуктов — не с пустыми же руками ехать. Да ещё ведь Рождество! И так мне захотелось купить конфет — набрала я и этих, и тех — а тут вдруг Людмила Дмитриевна и говорит: «У нас в Верхне-Никульском отец Павел всё детей конфетами угощал».

— Отец Павел? В Верхне-Никульском? Так это где-то здесь? Рядом?

— На машине минут десять ехать. Мы у него детей крестили. Выйдет на крыльцо, руки полные конфет, и все дорогие — «Трюфеля», «Мишка на Севере», угощает ребятишек, а те к нему так и липнут!

— А я ведь об отце Павле писала, мне о нём в Воскресенском соборе рассказывали. Только не знала, что Верхне-Никульское у вас рядом. На днях година будет отцу Павлу, дайте мне машину съездить к нему — туда, где батюшка жил.

С