Шрифт:
Закладка:
— Снимок сделан в тысяча девятьсот третьем году, — слышит Лео собственный голос, — но в салоне мне сказали, что положение звезд с годами не меняется, и я знаю, что ты любишь винтажные вещи, а еще октябрь, ну, как бы важный месяц в нашей семье или был важным, и… в общем, вот.
Стефани кивает, утирая слезы.
— Лео, это так красиво, так красиво! — Подруги тоже кивают и негромко поддакивают, и даже Лиза промокает уголки глаз бумажной салфеткой. — Мне не терпится повесить фото в детской.
— Только над колыбелькой не вешай, — хихикает Кэролайн. — Эта стеклянная рамка — опасное дело!
Звон разбитого стекла, оно повсюду, осколки блестят на земле.
— Мама, — тихо, угрожающе произносит Стефани.
— А что я такого сказала? — пожимает плечами Кэролайн.
— Просто помолчи. — Стефани прожигает мать взглядом.
— Где здесь ванная? — Лео испытывает острую потребность выйти из этой комнаты, где на нее давят стены и не хватает воздуха.
— Слева по коридору, — отвечает Лиза и вручает Стефани следующий подарок: — А это от меня! — бодрым тоном прибавляет она, стараясь разрядить атмосферу, и за спиной Лео вновь слышатся восхищенные шепотки, а она на подгибающихся ногах бредет по коридору мимо санузла, входит в гостевую спальню и захлопывает за собой дверь.
То же самое случилось с ней в октябре: в горле встал комок, голова сделалась тяжелой и одновременно закружилась, в глазах потемнело. Сев на кровать и согнувшись пополам, Лео чувствует, что вот-вот завалится, но все-таки сохраняет равновесие. Подняв глаза, она видит на ладонях размазавшуюся подводку и вспоминает, как пользовалась ею в последний раз, как руки Нины осторожно касались ее макушки и лица, когда сестра аккуратно вела вдоль ее века тонкую черную линию.
Не накручивай себя, эхом шелестит в памяти призрачный голос Нины, и Лео делает глубокий вдох.
Герти и Стефани стучатся в комнату, с тревогой спрашивают из-за двери, все ли у нее хорошо, и Лео выдавливает «да». Через какое-то время она слышит, что гости начали расходиться, но с кровати не встает. Кто-то в третий раз стучит в дверь, и, не дожидаясь вопроса, Лео кричит:
— Я в порядке!
— Лео? — Это отец. — Можно войти? — От изумления она лишается дара речи и тем самым дает отцу шанс открыть дверь и заглянуть внутрь. — Привет, детка, — произносит он таким знакомым и ласковым голосом, что Лео мгновенно заливается слезами.
Отец терпеливо сидит рядом с ней на кровати, обнимает ее за плечи, а Лео все плачет и плачет.
— Знаю, милая, — говорит он, и она собирается возразить — нет, не знает, даже не представляет, но тут слышит: — Сегодня и мне без нее особенно плохо, — и рыдает еще горше.
— Стефани за меня так стыдно, — произносит Лео, совладав наконец с эмоциями, но с кровати не встает.
— Ничего подобного, — уверяет отец. — Кроме того, тебе надо очень постараться, чтобы перещеголять Кэролайн. — Лео грустно усмехается, и он крепче стискивает ее плечо. — Она сегодня прилично держалась или опять чуть не довела Стефани до белого каления?
Так себе, жестом показывает Лео.
— Бывало и хуже.
— А ты-то сама как? — интересуется отец. — Тебе нелегко, да?
— Просто у меня такое чувство, что она тоже должна быть здесь, понимаешь? — По случаю праздника отец надел рубашку, воротничок которой мягко трется о щеку Лео, будто наволочка. — Нина тоже должна быть здесь, должна со всеми общаться, помогать Стефани готовиться к появлению малыша, я просто не могу поверить, что Нины с нами нет. И больше никогда не будет.
Отец долго молчит, продолжая обнимать Лео. Она набирает полную грудь воздуха и медленно выдыхает.
— Знаю, Нина хотела бы, чтобы я была счастлива, — продолжает Лео, — и, когда происходят хорошие события, я действительно испытываю счастье, а потом вдруг накатывает вина. Да, Нина не хотела бы видеть меня грустной, но я почему-то не умею быть счастливой без нее.
— Ох, детка, — вздыхает отец. — Я тебя понимаю, так понимаю. Все это время, пока ты была здесь со Стефани, я представлял, что бы Нина сказала о сегодняшнем дне, о малыше, о том, как Стефани обустраивает детскую, — в общем, обо всем.
— Ты с ней разговариваешь?
— Постоянно. Каждый день. Бывает, что и каждый час.
— Я тоже, — шепчет Лео. — Правда, иногда это трудно, потому что она не отвечает. Я даже не знаю, слушает ли она. — Лео слегка приподнимается и проводит рукой по глазам. — Как думаешь, она нас слышит? Там, где сейчас находится?
Губы отца чуть-чуть растягиваются в улыбке.
— Солнышко, я не знаю, какие в тех местах правила, но уверен, что наша Нина прямо сейчас их нарушает.
Лео смеется: так и есть.
— И ее, наверное, за это наказывают, — говорит она, и тогда отец тоже смеется и она чувствует, как смех рокочет в его груди.
— Да уж, — соглашается он. — И еще я точно знаю: она не хотела бы, чтобы мы, все вместе и по отдельности, опускали руки. Нина всегда стремилась вперед, верно? Поступление в колледж, переезд — она всегда думала о будущем. И очень-очень любила тебя и хотела бы, чтобы ты тоже двигалась дальше.
— Мне трудно, — шепотом произносит Лео, — невероятно трудно быть одной. Да, я не одна, но…
— Но заменить ее не сможет никто? — догадывается отец, и Лео кивает. — Понимаю, о чем ты. — Они еще немного сидят молча, оставив посередине местечко для Нины. — Мы уже это обсуждали, — вполголоса произносит отец, — но мы с твоей мамой действительно считаем, что тебе пора с кем-то поговорить. Но не с нами или Истом. Это должен быть специалист.
— Я подумаю, — говорит Лео, и отец оставляет эту тему. — Люблю тебя, пап.
— И я тебя, детка. Мы справимся, обещаю. Как бы сложно ни было.
Она снова кивает и крепко обнимает его за шею, и на секундочку ей кажется, будто она слышит смех Нины — совсем рядом, за дверью, и где-то в недосягаемой дали.