Шрифт:
Закладка:
ЛЕОНАРД:…а вот и наша миледи, госпожа сего царства.
(Медсестра говорит неразборчиво.)
ЛЕОНАРД: Дениз, Дениз…
ДЕНИЗ: Леонард, у меня тут две таблетки, это ваши вечерние. А это вам подарочек.
(Шуршащий звук.)
ЭЛИС: Спасибо, Дениз.
ДЕНИЗ: Он мой любимчик, только не говорите остальным пациентам. Ваш папа, он лучший.
ЛЕОНАРД: Я обожаю Дениз.
ЭЛИС: А Дениз обожает тебя.
ЛЕОНАРД: Мы говорили про Филиппины. Про Имельду Маркос. Так много медсестер из Филиппин.
ЭЛИС: Это расизм?
ЛЕОНАРД: Тебе во всем мерещится расизм. Очень много медсестер-филиппинок, вот и все.
(Пикает аппарат.)
ЭЛИС: Ты работаешь над чем-нибудь?
ЛЕОНАРД: Да брось.
Почему она спросила? Она столько раз разговаривала с отцом, и вот что она хотела узнать? То же, о чем за двадцать лет его мог бы спросить любой писака-журналист? Это было проще, чем спрашивать его о чем-то личном или рассказывать что-то о себе. И да, она хотела знать.
* * *
Когда Элис закрывала глаза и представляла отца – представляла таким, каким он навечно останется в ее памяти, – он сидел за их круглым кухонным столом на Помандер-уок. В Нью-Йорке было много похожих местечек: Пэтчин Плэйс, Миллиган Плэйс в Вест-Виллидж и несколько в Бруклине, недалеко от места, где теперь жила Элис, но Помандер-уок был особенным. Большинство таких маленьких переулков когда-то были каретными стоянками или возводились неподалеку от грандиозных стройплощадок для временного размещения работников, а теперь эти дорогие кукольные домики облюбовали богачи, которых эксклюзивность и старомодное очарование интересовали куда больше, чем место для хранения. Помандер прямой линией прорезал квартал от Девяносто четвертой до Девяносто пятой между Бродвеем и Вест-Энд-авеню. Его возвел застройщик отелей в 1921 году, и что больше всего нравилось Леонарду, так это то, что эта улочка была спроектирована по мотивам пьесы, созданной по мотивам романа о небольшом английском городке. Факсимиле другого факсимиле, реальное исполнение вымышленного места с двумя рядами крошечных домиков, словно сошедших со страниц «Гензель и Гретель» и запертых за оградой.
Дома были маленькие, двухэтажные, часто еще и разделенные на две семьи. Перед каждой дверью был крошечный ухоженный палисадник, а со стороны Девяносто пятой улицы стояла сторожка не больше телефонной будки, где хранились предметы общего пользования: снеговые лопаты, паутина и редкие тараканы, исполняющие кроль на спине. Когда Элис была маленькой, Реджи, завхоз, рассказывал ей, что когда-то на Помандер-уок жил Хамфри Богарт, и его телохранитель использовал сторожку в качестве своего поста, но Элис не знала, правда это или нет. Но что она точно знала, так это что Помандер-уок был особенным местом, и даже если их фасадные окна располагались в трех метрах от окон соседей, а из задней части дома было видно жителей большой многоэтажки напротив, он все равно был их личной отдельной вселенной.
Картина была всегда одна и та же: Леонард за кухонным столом, у него за спиной горит торшер, на столе перед ним одна или несколько книг, стакан с водой и еще один с чем-то другим, вспотевший ото льда внутри, планшет, ручка. В течение дня Леонард смотрел сериалы, гулял по Центральному парку, по Риверсайд-парку, совершал походы до почты и супермаркета, заходил в закусочную на углу Бродвея и Девяностой, болтал с друзьями по телефону. Но по ночам он сидел за кухонным столом и работал. Элис пыталась пристроить в эту сцену себя, увидеть, как она входит, бросает на пол сумку и усаживается напротив. Что она говорила ему, приходя со школы? Они говорили о домашних заданиях? О фильмах, о телепрограммах? Обсуждали известные им ответы на вопросы телевикторины? Элис знала, что говорили, но ее воспоминания были лишь кадрами без звука.
* * *
Вошла медсестра – Дениз, голос которой она записала. Элис отодвинулась на стуле и выпрямила спину. Дениз махнула рукой. «Не беспокойтесь», – сказала она. Элис кивнула и принялась наблюдать, как Дениз проверяет многочисленные аппараты и меняет пластиковые мешки с мутными жидкостями на стойках у кровати Леонарда.
– Вы хорошая дочка, – сказала Дениз, собравшись уходить, и похлопала Элис по коленке. – Я уже говорила вашему отцу, я просто обожала «Братьев времени». Когда я училась на курсах медсестер, мы с моей соседкой по общежитию наряжались Скоттом и Джеффом на Хэллоуин. Я рассказывала вашему отцу. Я была Джеффом, когда у него были усы. Классный был костюм, все угадывали, кем я была. До встречи в будущем! – Это была их коронная фраза, четыре слова, за которые Леонарду всегда было стыдно и которые ему часто кричали вслед на улице и писали на чеках в ресторанах.
– Уверена, вы выглядели шикарно, – ответила Элис. Костюмы у героев «Братьев времени» были что надо: не такие тесные, как спандекс персонажей из «Стартрека», не такие безликие, как гриффиндорские мантии, – но достаточно простые, чтобы весь образ можно было собрать из того, что есть в шкафу. Джефф носил узкие джинсы, желтый дождевик и добавившиеся в последних сезонах светлые усы. А младший, Скотт, с его длинными светлыми волосами, клетчатой рубашкой и тяжелыми рабочими ботинками вообще давно стал иконой стиля среди лесбиянок. Ее отец не знал, что случится, когда его роман опубликуют. Даже представить не мог, что ждет впереди. Книга до сих пор продавалась и будет продаваться. Она уже не входила в список бестселлеров, но не было ни магазина, который не держал бы на полке хотя бы один экземпляр, ни подростка, у которого не лежало бы в комнате издание в мягкой обложке, ни взрослого, которому хотя бы однажды не приходилось, как Дениз, рыскать в поисках дождевика и накладных усов. Леонард не имел к экранизации никакого отношения, но ему платили за каждый показ эпизодов, и его фамилия попадала в список ответов на кроссворд «Нью-Йорк таймс» больше раз, чем он мог сосчитать. Он так больше ничего и не опубликовал, но писал постоянно.
В детстве Элис часто представляла, что братья из романа были ее настоящими братьями, – это было одно из многих одиночных развлечений, которым она предавалась в своей крохотной спальне. Когда сериал впервые вышел в эфир, актеры, сыгравшие Скотта и Джеффа, были молодыми и
