Мэтт жил рядом с Коламбус-Серкл, в одном из новехоньких многоквартирных домов с консьержем, комнатой для посылок и специальной холодной камерой для доставки продуктов. Из его квартиры на восемнадцатом этаже открывался вид аж до самого Нью-Джерси. Когда Элис смотрела из своего окна, ей открывался вид на пожарный гидрант и ноги проходящих мимо людей.

У Элис был ключ от квартиры Мэтта, но она все равно всегда останавливалась у стойки консьержа, прежде чем пройти к лифту, как положено посетителям. Эта процедура не сильно отличалась от посещений больницы, где нужно было записываться в журнал. Сегодня, когда она вошла, один из консьержей, пожилой мужчина с бритой головой, который всегда ей подмигивал, просто махнул в сторону лифта, и Элис кивнула. Зеленый свет.

За глянцевым мраморным углом ждала лифт женщина с двумя маленькими детьми. Элис сразу ее узнала, но поспешила прикусить язык и слиться с интерьером. Дети – светловолосые мальчишки четырех и восьми лет, бегали кругами вокруг матери, стараясь огреть друг друга теннисными ракетками. Когда лифт в конце концов приехал, они рванули в кабину, а мать засеменила следом, сверкая тонкими голыми лодыжками, выглядывающими из лоферов. Развернувшись к дверям, она подняла взгляд и лишь тогда заметила Элис, приткнувшуюся в углу у панели с кнопками этажей.

– Ой, здравствуйте! – сказала мать. Миленькая блондинка, с честным, натуральным загаром, таким, какой постепенно наслаивается на теннисных кортах или полях для гольфа. Элис встречалась с этой женщиной – Кэтрин, кажется, – когда та приводила старшего сына в приемную комиссию школы «Бельведер».

– Здравствуйте, – ответила Элис. – Как вы? Привет, ребята. – Дети забыли о своих ракетках-мечах и теперь пинали друг друга под коленки. Игра такая.

Женщина – Кэтрин Миллер, вспомнила Элис, а мальчики Хенрик и Зейн – отбросила волосы на спину.

– Мы прекрасно. Знаете, так рады вернуться в школу. Мы все лето были в Коннектикуте, мальчики очень соскучились по друзьям.

– Школа говно, – выпалил старший, Хенрик. Кэтрин схватила его за плечи и прижала к ногам.

– Он это несерьезно, – сказала она.

– Нет, серьезно! Школа говно!

– Школа говно! – тут же спопугайничал Зейн в три раза громче, чем требовало пространство лифта. Кэтрин от стыда залилась краской. Лифт пиликнул, и она вытолкала мальчишек на этаж. Младшего в этом году будут устраивать в детский сад, а это значит, что Кэтрин снова придет в кабинет к Элис. На лице женщины отразилось несколько эмоций, и Элис старательно проигнорировала их все.

– Хорошего дня! – мелодично выкрикнула Кэтрин. Двери лифта закрылись, и Элис напоследок услышала, как та принялась весьма экспрессивно, хоть и шепотом, отчитывать мальчишек, удаляясь по коридору.

В Нью-Йорке много разных видов богачей. Элис превосходно разбиралась во всех, но не потому, что хотела; просто она как будто бы выросла билингвом, только одним из языков, которые она понимала, были деньги. Первое правило большого пальца гласило: чем сложнее определить источник чьих-то доходов, тем больше там этих самых доходов. Если оба родителя были художниками, писателями или просто не имели опознаваемой работы и могли позволить себе самостоятельно привозить и увозить детей из школы, это значило, что их деньги текли из какого-то очень внушительного источника, как ручейки с айсберга. Было много родителей-невидимок: они – и отцы и матери – постоянно работали, и если появлялись в школе или на игровой площадке, то вечно разговаривали по телефону, заткнув пальцем свободное ухо, чтобы приглушить звуки реальной жизни. Это были семьи с прислугой. Те, которые стеснялись своего богатства, говорили «помощница по дому», а те, которые нет, – «домработница». Даже если дети не всегда и не совсем все понимали, у них все же были глаза и уши и родители, любившие посплетничать друг с другом на совместных прогулках.

С деньгами ее собственной семьи все было просто. Когда она была маленькой, Леонард написал «Братьев времени», роман о двух братьях, путешествующих во времени, который разошелся миллионными тиражами, а потом превратился в сериал, который в промежутке между 1989 и 1995 годами дважды в неделю смотрели все: кто целенаправленно, а кто просто заленившись переключить канал. Так Элис с пятого класса попала в частную школу «Бельведер», одну из самых престижных в городе. На шкале школ Бельведер занимал место между заведениями, где учились светловолосые девочки в дорогой форме, и школами с безоценочной системой, где было принято называть учителей по именам. Для белых англосаксов в Бельведере было слишком много евреев, а для марксистов – слишком много милых домашних обычаев.

Если верить аналитике, большинство частных школ Нью-Йорка ничем не отличались друг от друга – стимулировали, обогащали и вообще были превосходны во всех смыслах, и, хотя так оно и было, Элис понимала разницу. Эта для вундеркиндов с расстройством пищевого поведения, та для болванов с наркозависимостью и богатыми родителями. Была школа для спортсменов и для маленьких манекенщиков «Брукс Бразерс»[3], школа для будущих исполнительных директоров, школа для разносторонне развитых середнячков, будущих юристов, и школа для творческих чудиков и для родителей, которые хотели бы, чтобы их дети стали творческими чудиками. Бельведер открылся в Верхнем Вест-Сайде в семидесятых и поначалу кишел социалистами и хиппи, а теперь, пятьдесят лет спустя, мамочки встречали своих чад на «Теслах», а все дети поголовно сидели на таблетках, борясь с синдромом дефицита внимания. Как писал Фрост, «все золотое зыбко», но это было ее место, и она его любила.

Элис научилась по-настоящему различать категории богачей, только когда повзрослела: блондинок с подтянутыми руками и хорошо укомплектованными домашними барами; телевизионных актеров с запасным домом в Лос-Анджелесе на случай, если ветер переменится; интеллектуалов, романистов и прочих с мутными трастовыми фондами и домами куда большими, чем они по-хорошему могли себе позволить; трутней-финансистов с безукоризненно чистыми кухнями и пустыми встроенными книжными полками. Были и те, чьи фамилии можно было найти в книгах по истории, – работа для таких была совершенно необязательным делом, но они могли занимать себя дизайном интерьеров или сбором пожертвований для благотворительности. Некоторые из этих богачей были очень хороши – хороши в приготовлении мартини, хороши в сплетнях, хороши в жалобах на свои проблемы. В самом деле, кто может быть ими недоволен? Каждый из них состоял в комитете при каком-нибудь культурном учреждении. И почти всегда представитель одной из этих категорий создавал семью с представителем другой, и тогда они оба могли кичиться тем, что выбрали пару не из своего круга. Все это было чистым фарсом, уловкой, чтобы не казаться такими уж лоснящимися от привилегий. К Элис это тоже относилось.

Она встречала их всех, когда