Шрифт:
Закладка:
Утром меня разбудили лучи солнца. Я в своей постели дома. Дома, дома! И тут вспомнила весь ужас вчерашнего дня. Я неохотно открыла глаза. Над нашей палаткой стоял солдат. В руках он держал ружье и смотрел прямо на Лию. Лия свернулась комочком. Волосы ее были все в грязи, лицом она уткнулась прямо в землю. Я потрясла ее за плечо, чтобы разбудить. Ехезкель и мама тоже спали. Солдат приставил ружье к маминому затылку. Она мгновенно проснулась, вскочила и оправила платье.
– Вы все должны работать, – сказал солдат. – Идите на завод.
Он указал куда-то, где уже собиралась большая группа людей в окружении солдат с автоматами – словно мы были опасны и нас следовало сторожить. Солдат повернулся, чтобы уйти, но снова остановился:
– И оставаться здесь нельзя!
Одним ударом он снес наш новый дом, и наша одежда медленно рухнула в грязь.
Не говоря ни слова, мама собрала нашу одежду и одеяла, сложила в чемодан и постаралась его закрыть.
– Война скоро кончится, – пробормотала она.
Ехезкель положил ей руку на плечо, и они побрели к заводу. Мы с Лией следовали за ними. Мы подошли к кирпичному зданию. На земле возле завода лежали груды кирпичей, вокруг них стояли люди. Офицер указал на кирпичи стволом автомата.
– Несите кирпичи в поле, вон туда…
Я посмотрела, куда он указывал. Мне показалось, что до того места, где люди складывали кирпичи на землю, было несколько миль. Подняв несколько кирпичей, сразу же рухнула на колени, мы не ели уже вторые сутки, и руки ослабли.
– Поднимайся, ленивая рыжая тварь! – заорал солдат.
Я поднялась вместе со своим грузом, сделала шаг, споткнулась, сделала другой, стараясь идти как можно быстрее. Кирпичи тянули меня к земле. Пот струился по спине. Шла быстро, как только возможно, и не могла поверить, что со мной такое происходит. Наконец, добравшись до другой стороны поля, сложила свои кирпичи в груду и с трудом перевела дух. Солдат приказал мне вернуться на завод и нести кирпичи.
Солнце поднялось, стало жарко. Охранники стояли на холмах, на свежем воздухе, нас же окружала кирпичная пыль.
– Это происходит не со мной, – шептала я про себя снова и снова.
После полудня мой желудок взбунтовался, со вчерашнего дня в нем нет ни крошки.
Раздался резкий свисток.
– Идите есть! – скомандовал солдат.
Я огляделась. Никакой еды не было. В дальнем углу поля я заметила, как люди выстраиваются в очередь к открытым печам, нашла маму и Ехезкеля, и мы встали в очередь, чтобы испечь несколько картошек – мама несла их в руках.
– Где ты их взяла? – спросила я.
– Я спрятала их, – ответила мама. – В чемодане есть немного еды. Не волнуйся.
Подошла наша очередь, и мама положила картошку на угли. Не прошло и минуты, как к нам подошел солдат. При виде его толпа вокруг печей стала рассеиваться.
– Пошли вон! – сказал солдат. – Вы уже сыты!
Он отмахивался от нас, словно мы были назойливыми мухами. Его грубость и жестокость поразили меня.
– Убирайтесь отсюда, пока я вас не пристрелил! Что возитесь?!
Мама схватила картошку, и мы постарались побыстрее уйти. Мы нашли тихое место, и мама разделила картошку между нами.
– Очень вкусно, мама, – сказал Ехезкель.
Мама слабо улыбнулась.
Жевать картошку было трудно, а чтобы проглотить, не хватало слюны.
Пока мы сидели и грызли картошку, начал моросить дождь. Я хотела было побежать под крышу, но поняла, что укрыться негде, и мы остались на прежнем месте.
Дождь усилился, но солдаты приказали нам продолжать работу. Дождь заливал мне глаза, я почти ничего не видела. Кирпичи были очень тяжелыми, они выскальзывали из рук. Платье было все в грязи. Я на секунду положила кирпичи на землю, чтобы вытереть глаза, но солдат вытянул меня по спине палкой, и пришлось шагать дальше. Тело двигалось, но мозг уже отключился. Смотрела, как Иешвель тащит через поле огромный чан, вдвое больше себя, как мама сгибается под тяжестью груза, медленно шагая на другую сторону поля. Видела Лию, которая тащила кирпичи на спине, не заботясь о том, что лицо ее покрыто грязью. Смотрела, но видела другое. Вот мама вышивает рядом с подругой, и они обсуждают только что прочитанный роман. Вот Лия заплетает в косу свои роскошные волосы, как смешит нас Ехезкель. Просто невыносимо видеть их такими, какими они были сейчас. Мне это снится. Два дня назад я заснула, как обычная восемнадцатилетняя девушка, мечтающая о свадьбе, но потом меня раздели догола перед соседями и солдатами, я потеряла свой дом, и меня заставили таскать кирпичи по грязи под дождем.
Мне хотелось поговорить с приблизившейся мамой, но нас окружали солдаты, и мы разминулись. Солнце село, но работа не заканчивалась.
– Отсюда я пойду домой, – шептала я себе. – Это происходит не со мной.
Дождь продолжал лить, а мы ходили туда и обратно, брали кирпичи и несли их. Шагала, ни о чем не думая, и вдруг увидела маленького мальчика, который висел на дереве. Я остановилась как вкопанная. Возле мальчика стояли двое солдат. Мальчик хрипел, а они хохотали, их жирные животы колыхались от смеха. Мальчик задергался, он не мог дышать. Солдаты же зашлись от хохота. Глаза ребенка закатились, тело обмякло. Мне хотелось убить их обоих и вытащить мальчика из петли, но меня замутило до дрожи. Эти солдаты повесили маленького мальчика! Они держали автоматы на изготовку. Я повернулась и побежала прочь, но тяжесть неподъемной ноши тянула меня к земле. Оглянувшись, увидела, как солдаты плещут водой на лицо мальчика. Он очнулся и снова задергался. Когда нужно было сложить кирпичи, то я уже не могла идти, упала и уронила свой груз. Из последних сил я поднялась, собрала кирпичи, сделала несколько шагов, но снова упала.
– Что случилось, рыжая? – крикнул стоявший рядом солдат. – Ты ходить разучилась?!
Глава 4
Отец сирот и судья вдов Бог
во святом Своем жилище.
Псалтирь 67:5
Красна. 1935. Мне девять лет.
Ходить я научилась в девять месяцев. Мама говорила, что отец так гордился мной, что выносил меня на улицу и часами смотрел на мои передвижения. Однажды я упала и сильно ударилась, а после этого долго отказывалась сделать хоть шаг. Родители пытались заставить меня ходить.
Я ползала, а мама твердила:
– Глупышка, ты же умеешь ходить! Глупышка, ты же умеешь ходить!
А потом мама и
