– Да, – заявила Элизабет, хотя, по правде говоря, она не была уверена.

– Они перевели ее в отдельную палату.

– Твой отец устроил это, – сказала ее мать. – Он состоит в Совете директоров больницы.

– Мы могли бы как-нибудь навестить ее вместе, – сказала она, как раз в тот момент, когда ее мать уронила чашку, разбив ее, отчего осколки костяного фарфора рассыпались по паркетному полу.

На мгновение Катарина уставилась на беспорядок, затем ее лицо сморщилось, как китайский веер.

– Какая я неуклюжая. Что со мной будет дальше? – разразившись рыданиями, она выбежала из комнаты.

В нормальной семье дочь могла бы пойти утешить ее, но Элизабет прекрасно понимала, что они не нормальная семья. Катарина ван ден Брук терпеть не могла, когда ее видели плачущей, даже родная дочь. Бегство из комнаты было равносильно тому, как римский центурион натягивал плащ на лицо, чтобы скрыть свои страдания. Элизабет знала, что лучше не следовать за мамой.

Она взяла парасоль, шелковую сумочку и перчатки, которые одолжила Катарина. Сунула их под подмышку и тихо выскользнула из дома.

Глава 4

Когда Элизабет вышла на Пятую авеню, шел небольшой дождь. Не желая пачкать свои модные туфли, она взяла кеб, чтобы доехать до места проведения званого вечера. Приехав туда, девушка увидела вереницу экипажей, протянувшуюся на четыре квартала в обе стороны. Большинство гостей на вечеринке, устроенной Кэролайн Астор, владели собственным экипажем и желали показать это всем.

По сравнению со зданием в стиле французского замка, расположенным через дорогу, особняк Асторов снаружи выглядел на удивление неприметно. Расплатившись с извозчиком, Элизабет вышла из кеба и поднялась по массивной каменной лестнице, ведущей к парадной четырехэтажного дома. Дверь открыл дворецкий, цвет его кожи был похож на цвет высушенной кукурузы. Оглядев девушку сквозь свои бифокальные очки, он неохотно взял ее визитную карточку, приподняв бровь, когда увидел надпись «Нью-Йорк геральд» над ее именем.

– Значит, вы журналист? – спросил он, произнося слово «журналист» тем же тоном, который используют для описания неприятной физиологической функции организма.

Уставшая от такого отношения, Элизабет коротко кивнула, и ее молча сопроводили в роскошный бальный зал, расположенный в отдельном крыле дома. Шикарные восточные ковры покрывали почти каждый сантиметр блестящего паркетного пола. Стены были увешаны массивными картинами, на которых были изображены в основном пейзажи. Они висели очень близко друг к другу, отчего увесистые рамы многих из них соприкасались. Мраморные статуи, растения в горшках и замысловатые светильники украшали углы комнаты; диваны, кресла и пуфы были выстроены вдоль стен. Элизабет также заметила знаменитую тахту миссис Астор: мягкое маленькое кресло с красочным полосатым подлокотником, подходящее для турецкого принца.

Увидев идеализированный портрет Кэролайн Астор в молодости, Элизабет не сразу узнала ее в той женщине средних лет с грубыми чертами лица, которая сидела на красной округлой оттоманке в центре бального зала. Она величественно восседала в комнате, полной гостей в дорогой и красивой одежде. Сама хозяйка была одета в роскошное фиолетовое бархатное платье, настолько темное, что казалось почти черным, с кремовым французским кружевом на шее и локтях. Бросив взгляд на обильную копну темных волос, уложенных на макушке, Элизабет заподозрила, что это парик. Если слова, сказанные ее матерью, были правдой.

Комната была освещена мягким светом от десятков свечей на огромной люстре, висящей над оттоманкой. Сама люстра была еще одним демонстративным проявлением богатства – помимо изысканного хрусталя для нее было необходимо использовать десятки свечей, что было куда сложнее и отнимало больше времени, чем для оснащения газовых бра в комнате. Только человек с большим достатком мог позволить себе нанять персонал, который бы чистил люстры и заменял десятки сгоревших свечей.

Когда Элизабет нерешительно вошла в комнату, шумные разговоры резко стихли и миссис Астор повернула свою довольно большую голову в ее сторону. Она прищурила глаза и сжала губы, склонив голову набок, словно оценивала Элизабет, а затем ее лицо расплылось в широкой улыбке.

– Иди сюда, дитя, – сказала знатная дама, подзывая ее.

Элизабет сделала шаг в ее сторону.

Миссис Астор протянула украшенную драгоценностями руку.

– Не волнуйся, я не укушу, независимо от дошедших до тебя слухов.

Несколько дам захихикали, джентльмены улыбнулись, и в этот момент Элизабет поняла, что ее мать была права: миссис Кэролайн Астор действительно правила всеми в своем окружении.

Миссис Астор посмотрела на Элизабет сквозь пенсне.

– Почему я не знаю тебя? Кто твои родители?

– Моего отца зовут Хендрик ван ден Брук, а мать…

– Катарина ван ден Брук, урожденная ван Доорен. Ее отец был каким-то выдающимся человеком, – она улыбнулась озадаченному выражению лица Элизабет. – А твой отец – уважаемый судья и член клуба «Никерброкер», полагаю. – «Никерброкер» был старейшим и самым престижным мужским клубом Нью-Йорка, принимавшим членов только из богатых и старинных семей.

Элизабет почувствовала, как краснеет.

– Вы правы.

Миссис Астор улыбнулась.

– Безусловно, я знаю гораздо больше, чем нужно. Но мое положение требует, чтобы я следила за всеми, кто имеет влияние – или может иметь – в нью-йоркском обществе.

Элизабет позабавила мысль, что миссис Астор приравняла ее мать к категории «те, кто может иметь влияние».

– Как тебя зовут, дитя мое?

– Элизабет ван ден Брук.

– Где ты живешь?

– Стайвесант, 18-я Ист-стрит.

– Довольное престижное место, – сказала она, бросив взгляд на своих приспешниц, и те кивнули. Дамы взмахнули веерами, разглядывая Элизабет поверх краев из французского кружева. Она чувствовала себя одинокой газелью под пристальным взором стаи голодных львиц. Миссис Астор повернулась к ней. – Калверт Во проживает в Стайвесанте, а вдова генерала Кастера живет на втором этаже.

– Вы поражаете меня, мадам, – ответила Элизабет. – Говорят, вы знаете все, но ваша репутация не делает вам чести.

– Tu es très agreable, ma petite[9], – сказала миссис Астор, пристально глядя на Элизабет через пенсне. – Très belle[10].

– Merci, madame[11], – ответила Элизабет, отметив, что Кэролайн использовала неформальное «tu» – тонкое напоминание о высоком социальном положении пожилой дамы. – J’espère que vous aurez quelque chose à dire pour le «Геральд»[12].

– Ah, tu es journaliste. Admirable[13].

Элизабет удивилась, почувствовав приятную дрожь от слов миссис Астор. Она долгое время считала, что социальный статус – это, по сути, банальная чепуха. Тем не менее, стоя сейчас здесь, в святая святых самой влиятельной фигуры в нью-йоркском обществе, окруженная мягким светом сотни свечей, она ощутила, что ее кожу начало покалывать. Она почувствовала, что каким-то образом добилась своего.

По настоянию миссис