После этих телеграмм стало ясно, что «самодержавие», в корне подорванное столыпинской реакцией{10}, наконец, пало, можно сказать, стараниями Распутина{11}, потому что никто его так не дискредитировал, не втоптал в болото, в помои, как этот придворный распутник. Радость овладела всеми кругами и слоями общества, но я, по своей скептической натуре, говорил:

— Этот Совет рабочих депутатов будет той ложкой дегтя, что испортит всю бочку меда!

Кадеты{12} тогда еще верили, что Дума, став во главе революции, поведет ее за собой, и радовались, что их мечты сбываются: «Николай, отрекшись от престола, передаст все права брату Михаилу, который все будет делать по указаниям «прогрессивного блока»[39]{13}; в обществе, как во времена Великой французской революции{14}, поднимется патриотический дух, и Россия доведет войну до «побѣдоносного» конца, объединит весь «Русский народ, под скипетром Русского императора, приобретет Константинополь и проливы и т.д.»

Во главе «Временного Правительства»{15}, пока не соберется «Учредительное Собрание»{16}, стал бесцветный князь Львов{17}, но «Совет рабочих и солдатских депутатов» посадил в это правительство своего доверенного эсера Керенского и надиктовал новому правительству свою программу: полную амнистию всем политическим, свободу слова, веры, собраний; новые выборы в земские и городские самоуправления на основе «четыреххвостки»[40].

Везде в городах учреждались «временные исполнительные комитеты», арестовывалась или свергалась царская администрация, а в селах — сельские старосты, старшины, полиция; в самоуправления были временно включены избранные на основе «четыреххвостки» гласные (члены советов) и заменены председатели и члены управ.

Все шло хорошо, пока не внес развал в жизнь и дезорганизацию в армию «приказ Совѣта рабочих и солдатских депутатов», вводивший выборное начало в командный состав армии, который должен был во всем подчиняться «Солдатским комитетам». Вскоре, когда выяснилось, что этот приказ совсем дезорганизовывал армию, «Совѣт» поспешил отменить этот свой приказ, а «солдатским комитетам» предоставил только хозяйственные, а не командные функции, но было уже поздно. Солдаты посбрасывали часть своего командного состава и на его место избрали преимущественно прапорщиков и наиболее бойких солдат, а кадровые офицеры должны были бежать из армии, потому что подвергались издевательствам, а то и смерти. Сей дух анархии распространился из армии и на широкие круги городского пролетариата и крестьянство. Уже тогда было ясно, что на смену монархии идет анархия.

В первые дни революции совет ТУПа{18} (правление Товарищества украинских прогрессистов) (ТУП) постановил принять все меры, чтобы повлиять на «Временное правительство», чтобы оно как можно скорее ликвидировало войну, которая только разрушает наш край. Еще в 1916 году Совет ТУПа издал и разослал во все русские газеты воззвание к обществу{19}, в котором доказывал, что война ведется вопреки желанию украинского народа и, кроме вреда, ничего не принесет. Но русское общество так было захвачено войной до «побѣдного конца», что считало наше воззвание государственной изменой, немецкой инспирацией.

Кроме того, Рада пыталась, чтобы как можно больше украинцев вошло в Киевский «Исполнительный комитет»{20}, который захватили в свои руки кадеты и меньшевики и в свой состав из украинцев приняли только С.Ефремова и А.Никовского, а больше никого не хотели пускать.

То же самое происходило во всех городах Украины, так как все они были полностью обмосковлены; зато в земствах везде преобладали украинские элементы, которые поддерживал народ.

С первого же дня революции киевская общественность, как овцы без пастуха, беспомощно толклась в задних комнатах клуба{21}, потому что передние были заняты военным госпиталем. Самые энергичные старейшины клуба, М.Синицкий{22} и В.Королив{23}, предложили нам, чтобы совет ТУПа, который собирался всегда по четвергам у меня, заседал каждый вечер в клубе, чтобы всякий раз было известно обществу, что он рассматривает и что решает, так как все ощущают отсутствие управляющего центра. Совет состоял тогда из следующих лиц: А.Вязлова{24}, А.Вилинского{25}, Д.Дорошенко{26}, С.Ефремова{27}, Ф.Матушевского{28}, В.Прокоповича{29}, А.Никовского{30}, Л.Черняховской{31}, А. Андриевской{32} и меня, кроме того, на заседания мы всегда приглашали жену проф. М.Грушевского{33}, чтобы через нее и он, как почетный член ТУПа, был в курсе дел. Мы постоянно допытывались у нее — скоро ли приедет и профессор, ибо все мы считали его тогда «некоронованным королем Украины», который, как приедет — наведет везде порядок и лад. С тех пор заседания совета ТУПа были перенесены в заднюю комнату клуба, а общественность заполняла две первые большие комнаты. По проекту Королива и Синицкого были намечены секретари по разным областям деятельности и было решено созвать съезд ТУПа, а потом — и Всеукраинский конгресс{34}. Но не все общество признало над собой верховенство ТУПовского совета. На второе же заседание совета в клубе пришли: И. Стешенко{35}, Д.Антонович{36} и А.Степаненко{37} как представители каких-то десяти социалистических организаций, но на наш вопрос не могли перечислить тех организаций, потому что очевидно, что тогда еще такого количества социалистических организаций не было.

Они решительно заявили, что считают, что их организации имеют равные права с ТУПовской и требуют, чтобы в совет вошло от каждой их организации по столько же делегатов, сколько есть членов ТУПовского совета. Несмотря на наши доводы, что совет ТУПа — только исполнительный орган беспартийной организации, имеющей свои группы почти во всех городах Украины, куда входят и отдельные социалисты, они стояли на том, что они являются делегатами тоже от всеукраинских социалистических организаций, и если мы не согласимся принять их, то они учредят свой отдельный совет, и пошли совещаться в Педагогический музей{38}. Чтобы не разбивать силы и не создавать два центра, мы решили объединиться с этими «делегатами от социалистических организаций» и таким образом образовалась Центральная Рада{39}. Но совместная работа с такими беспринципными демагогами, как А.Степаненко и другие, которые неожиданно стали социалистами, мне, больному человеку, настолько была нестерпима, что с того времени я перестал ходить на собрания Центральной Рады.

В такой решающий и горячий момент особенно ощущалось отсутствие украинской прессы, которая задавала бы тон, направление, и к голосу которой прислушивалось бы общество. Все были уверены, что я сейчас же возобновлю «Раду»