Шрифт:
Закладка:
— Земля! — выдохнул Витус. — Наконец-то земля! Смотрите, смотрите, там впереди земля!
Все повскакали на ноги и столпились на буге, чтобы получше рассмотреть. Они обнимались и ликовали: земля! Конец их мучениям! Земля — значит вода, пища, одежда; земля — значит тепло, безопасность, здоровье; значит много людей, значит праздники, веселье, радость и, конечно, работа. Работа — по ней все они стосковались не меньше, чем по всему остальному, по доброй, честной, благодатной работе. Тосковали по размеренному распорядку дня, в котором всему свое место, когда рано утром встаешь, а поздно вечером ложишься, и время между утром и вечером заполнено богоугодным трудом.
Земля приближалась, слишком быстро приближалась, но они в своей эйфории не придавали этому значения. И чем ближе была земля, тем яснее становилось, что перед ними и не земля вовсе. Первой это заметила Феба:
— Неужто мне мерещится, — прошептала она. — Это ж не земля, это… рыба. Чудовищная рыбища это! — и по привычке добавила: — А, Филлис?
— Да-да, чудовищная рыбища, — так же машинально подтвердила Филлис и посмотрела на Амброзиуса. — А «рыба» по-латыни piscis, да, отец?
— Да, дочь моя, — ответил монах с отсутствующим видом, потому что все его внимание было приковано к чудищу, которое все приближалось.
— Это всего лишь кит, — протянул Хьюитт, который не мог скрыть своего разочарования. — Правда, исполинский экземпляр. Судя по большой тупорылой башке, это кашалот.
Кашалот между тем подошел совсем близко и остановился примерно на расстоянии длины «Альбатроса» от них. Маленький глубоко посаженный глаз на нижней части головы поблескивал в лунном свете. Он разглядывал их. Очевидно, чудищу было так же любопытно, как и людям, что за зверь такой появился перед ним. Со смешанным чувством страха, благоговения и восхищения взирали они на тушу не меньше семидесяти футов в длину, то есть более чем вдвое длиннее их шлюпки.
— Знал я одного китобоя, который рассказывал, что эти киты могут нырять за добычей на глубину в тысячи футов и часами оставаться под водой, — пояснил Хьюитт шепотом. Перед лицом такого чудища невольно понизишь тон.
— Дурная мысль, — проскрипел Магистр, — но мне бы хотелось, чтобы это чудовище превратилось в остров. Остров был бы мне больше по душе.
Амброзиус пробормотал:
— Левиафан. Молю Всевышнего, чтобы он не замышлял против нас ничего зловредного. Наверное, такой же проглотил когда-то пророка Иону. — Он начал цитировать:
И повелел Господь большому киту поглотить Иону; и был Иона во чреве этого кита три дня и три ночи…
Но Магистр перебил его:
— А чем питаются эти милые животные?
— Осьминогами, — отозвался Хьюитт.
— Осьминогами? Так ему, наверное, надо уймищу этой дряни, чтобы слегка утолить голод!
— Не все осьминоги так малы, как те, что попадались нам. Есть и такие, что размером с целого кита. — Видно, Хьюитту и самому такое описание показалось неправдоподобным, потому что он тут же добавил: — По крайней мере, так рассказывал тот китобой.
А кашалоту, по всему видать, было абсолютно безразлично, что там судачили люди о нем и его пропитании. Он спокойно лежал, как скала в море, посматривая одним глазом, как вдруг над ним взметнулся фонтан мощных водяных струй. Они поднялись так высоко, что брызги с чудовищной силой обрушились на «Альбатрос», и вся команда вмиг вымокла.
— Он выдувает воздух из легких вместе с водой, — объяснил Хьюитт.
Не успел он это вымолвить, как голова кита ушла под воду, а мощное туловище выгнулось мостом и на несколько мгновений показалось во всей своей красе. На боку исполина люди четко увидели матово поблескивавшие пятна, по которым рядами шли загадочные темные следы, круглые и каждый величиной с блюдо. Когда уже и лопасти хвостового плавника скрылись под водой, Магистр сдавленно прошептал:
— Бог мой, я догадываюсь, что это. Они выглядят как следы от присосок.
Все содрогнулись.
Март? A.D. 78
Прошел еще день и еще одна ночь, с тех пор как мы видели чайку. Отец наш Небесный, где же земля? Как далеко могут залетать эти птицы? Снова и снова задаемся мы этим вопросом.
А была ли та чайка реальностью? В наших воспоминаниях полный сумбур. Уж не игра ли это врага рода человеческого, который потешается при виде нашей немощи?
Снова такая жара, что, рассыхаясь, трещит все дерево. У нас совсем нет воды. Наши глотки пылают, как угли. По утрам мы ждем росы и слизываем ее распухшими языками. Бич жажды страшнее вил сатаны. Должно быть, это моя последняя запись. У кого еще есть силы, молитесь…
В. из К.
С превеликим трудом, движениями немощного старца, Витус убрал журнал и пишущие принадлежности обратно в шкап, а потом заполз под парусиновый тент, где лежали остальные. Магистр, Коротышка, Хьюитт и Феба находились на грани дремы и обморока. Несмотря на жару, все сбились в кучу, потому что полотнище было не слишком большим. В середине шлюпки сидел на корточках Амброзиус, который снял рясу, чтобы защитить от тропической жары Филлис.
Он сидел в изодранном в клочья исподнем, но его это мало волновало. Стыдливости больше не было места, и время ее прошло.
Часами лежали измученные мореплаватели без признаков жизни, а развалину «Альбатрос» несло дальше. Дальше и дальше, все время на запад, к спасительным берегам. И они не знали, что Господь всемогущий уже выслал им последнее, неимоверное испытание…
И снова была ночь, ночь с рваными облаками на небе и блеклой луной между ними. Слабый ветерок задувал с зюйд-веста и пробегал по останкам «Альбатроса». Море походило на черное стекло. Под шлюпкой из его глубин что-то поднималось, медленно, но неотвратимо, нечто, никогда не виданное на поверхности, — некий отливающий зеленью орган, светящийся, как фонарь. Этот орган сидел на мощной голове с мешковатым туловищем. От головы размером с бочку в человеческий рост отходили восемь конечностей, каждая толщиной с верхушку мачты на большом корабле, а к ним еще два щупальца не меньше сорока футов в длину, что превышало даже длину рук. Все десять конечностей были снабжены присосками с хорошее блюдо. «Архитойтис»[31] назывался монстр, и не только его гигантские голова и щупальца внушали
