Глава 41 Осознаю

И не хочу снова ее потерять…

Гордей

Арина говорит, и с каждым ее словом во мне что-то словно обрывается. Срывает, и несет в глубокую бездонную пропасть.

Она собиралась выйти за другого, чтобы спасти меня.

Выйти за другого, чтобы, блядь,… спасти меня от тюрьмы?

Как же глупо…

Самоотверженно, ничего не скажешь, но… Что там наплел ей этот умалишенный…

— Ты же не любила его?

— Ни секунды. С тех пор, как увидела тебя.

— Но ты, блядь, серьезно намеревалась разделить с ним постель…

Арина напрягается, а я призываю себя успокоится. Все силы, блин, бросаю на то, чтобы уговорить себя не затупить.

Пальцы, несмотря на все усилия, сами собой сжимаются в кулаки.

Но я их расслабляю. Я честно стараюсь не сорваться.

Она ведь… Черт, она ведь реально, думала, что делает, как лучше…

Лучше, блядь… только для кого… У меня не хватит непечатных слов, если начну сейчас раскручивать.

Стоп, Горский.

Давай, не стоит по кругу, только не оттолкни, смотри, блин, не спугни…

Арина отворачивается, утыкается в подушку, сжимается в комок. Беззащитная и меня накрывает новой волной нежности.

Я снова ложусь, поворачиваюсь к ней, зеркалю ее позу. Придвигаюсь к Бельчонку вплотную.

— Эй, иди сюда, — зову я тихонько, а потом кладу руку ей на талию. Придвигаюсь еще немного ближе, аккуратно, следя за тем, чтобы не потревожить ее больную ногу.

— Все хорошо, — шепчу я ей в волосы. — Я… рад, что ты мне рассказала. Я правда рад. На твоем месте…

Черт… гребаные вдох и выдох… и только после этого я способен связывать слова, и снова, хоть как-то, продираясь наощупь, продолжать.

— Я тоже сделал бы для тебя все.

Обнимаю крепче, утыкаюсь носом в ее затылок. Вбираю в себя запах ее цветочного шампуня.

— Девочка моя, — шепчу я ей, а потом аккуратно отодвигаю часть волос в сторону, и целую ее в шею.

Арина вздрагивает всем телом, так напряжена. Но под моими касаниями и от моих слов понемногу начинает расслабляться.

— Обещай, что в следующий раз ты расскажешь мне все… перед тем, как что-то предпринять, — прошу ее, и нежно целую за ушком.

— Он… сказал, что будет только хуже, если я проболтаюсь. Да еще тетя… грозилась, что может умереть. Я… испугалась сильно…

— Понимаю, но… Мы вынесем из этого урок, хорошо?

Да я готов с чем угодно смириться, только бы не разорвать тот контакт, что так мучительно и трудно зарождается сейчас между нами.

— Договорились? Бельчонок…

— Хорошо, — кивает Арина.

Я улыбаюсь, и продолжаю тихонько щекотать ее кожу дыханием. Нахожу ее ладонь, и осторожно переплетаю между собой наши пальцы. Больше не наглею.

— Тебе комфортно? — спрашиваю я, спустя несколько волнительных секунд.

— Да.

— Мне… уйти?

Она не отвечает, но ее голова несколько раз поворачивается из стороны в сторону.

— Хорошо.

А потом мы просто лежим, обнявшись, слушая биение сердец друг друга, и для меня она — мой целый огромный мир. Ничего не имеет значение, лишь здесь и сейчас, только этот момент… вместе с ней.

Лишь только ты, мой нежный поломанный Бельчонок…

Глава 42 Продолжаем…

Это странное, но так необходимое мне сейчас общение…

Арина

Я не могу в точности описать своих ощущений.

Гордей спокойно выслушивает, не осуждает, а потом осторожно ложится за моей спиной, и нежно, но вместе с тем уверенно, придвинувшись довольно близко, обнимает.

Он… говорит мне такие необходимые, жизненно важные для меня слова. Он убеждает, что я не должна расстраиваться, осуждать себя или обвинять.

Для меня это необходимо и так безумно важно. Это именно то, чего мне так хотелось, и чего жаждала моя душа все то время, пока мы с ним не виделись, и потом, когда начали встречаться.

Он хочет, чтобы я сделала из своих поступков выводы.

Он говорит, чтобы обращалась к нему по любому поводу в следующий раз, и это означает, что он хотел бы, чтобы наши отношения продолжались.

— Тебе комфортно? — спрашивает он, и я понимаю, что этим вопросом он практически разбивает ту броню, что окружает меня после моего отчаянного шага.

Он… готов считаться с моим мнением, моими желаниями, и ему важен мой душевный комфорт. После всего…

Это так тонко, мило, волнительно…

Он как будто бы предлагает нам с ним начать сначала… Но… теперь он согласен на все мои условия.

Я лежу тихонько, стараясь не двигаться, дышу максимально невесомо. Боюсь спугнуть то волшебство, что, как мне кажется, незримо витает между нами.

Я представляю, что мы лежим на мягком, пушистом облаке, окутанные одной на двоих, невидимой тонкой паутиной, и не хочу анализировать, отключаю всякий здравый смысл.

***

Утром я просыпаюсь в постели одна. Слегка приподнимаюсь на локтях, и убеждаюсь, что Гордея нет нигде в палате.

Откидываюсь вновь на подушки, и пытаюсь понять, как отражается это открытие на моем настроении.

Ровно.

Мне хорошо, когда он рядом, но… мне точно также комфортно, когда его рядом нет. Ладно, не совсем, но… мне почти… Почти хорошо наедине с самой собой.

Я… самодостаточная личность, быстро напоминаю я себе, и повторяю эти слова снова и снова, точно мантру.

Мне полностью комфортно, я нахожусь в гармонии с миром, и сама с собой.

И все же, когда дверь в палату открывается, и я вижу его, такого красивого, толкающего перед собой столик с завтраком, в душе разрастается что-то теплое, родное и очень, невероятно приятное.

— Как тебе спалось? — спрашивает Гордей, и подкатывает столик к постели.

— Хорошо, спасибо, — отвечаю я, а Гордей улыбается, и присаживается ко мне на кровать.

— Я не тяжелобольная Гордей, у меня всего лишь повреждена нога, — говорю я, кивая на еду. — Ты не можешь ухаживать за мной дни и ночи напролет.

— Знаю. Просто… мне хочется это делать, я уже тебе говорил.

***

— Мне понравилось засыпать вместе с тобой, — признаюсь я вечером.

Уже стемнело, Гордей сидит на своем стуле у окна, просматривает что-то в телефоне.

Днем он съездил домой, оставив меня на несколько часов, пока у меня была сестра, а где-то с час назад вернулся, гладко выбритый, переодетый в чистую одежду.

Он не напрягает меня своим вниманием, и я не вполне отдаю себе отчет, зачем первой начинаю разговор.

На мои слова он реагирует тем, что поднимается с места, и убирает