Еще мы дышим. Он медленно и размеренно, я немного обгоняю его по частоте вдохов-выдохов и скорости сердечных ударов. Как бы я ни хотела уверить себя в обратном, но мое тело по-прежнему реагирует на него.

А в голове почему-то возникают образы самого первого нашего чувственного опыта.

Тогда я еще жила у тети, вела себя неприступно, а Гордей с жаром и настойчивостью, активно меня добивался.

В один из дней он перелез ко мне через окно, и вот так же лег рядом, прямо на мою кровать.

Я жутко перенервничала. Вроде бы от того что нас может застукать тетя, но на самом деле от нахлынувшего меня жара, желания испытать то самое большее, про которое столько разговоров.

Мне хотелось, чтобы он накрыл меня собой.

Да, мне очень хотелось почувствовать его тяжесть, вес его тела на себе.

Безумно хотелось, чтобы шептал разные приятности, окружал уверенной нежностью и, конечно же, жарко и сладко целовал.

А потом любил. По-взрослому.

Обмирала от мыслей, что в моей жизни наступает полоса близких отношений с парнем.

Хоть тогда я даже отдаленно не представляла, не могла знать, как это бывает. Но вот желала испытать эмоции первой любви и страсти именно с ним.

***

И сейчас…

Мы с Гордеем столько раз были вместе. Он… брал меня в разных позах. Он трогал, видел, изучал каждый сантиметр моего тела.

Так почему же одним из самых ярких воспоминаний, что всплывают в моей голове сейчас, главенствующее место занимает именно это. Одно из самых невинных, но такое волнительное, до дрожи чувственное?

— Помнишь, как однажды я забрался к тебе через окно, Бельчонок? — спрашивает вдруг Гордей, и я не в силах сдержать быстрого удивленного вздоха. — Ты еще жила тогда в доме твоей тети.

— Да, я только что вспоминала этот момент. А ты словно мысли читаешь.

— Я так сильно, просто до помутнения в башке, так болезненно одержимо тебя хотел. Но мне… приходилось сдерживаться. Это было адски, невероятно сложно, Бельчонок.

— Ты пах тогда кофе, шоколадом, табаком и нотками мяты. Мне очень нравилось, я растворялась в твоем аромате, и просто задыхалась от эмоций. Я мечтала, чтобы ты перешел к более активным действиям, и в то же время готова была соскочить с кровати, едва бы ты это сделал. Но ты держался, да, просил меня не паниковать.

Гордей слушает, а я продолжаю.

— Я пыталась сделать вид, что совершенно ничего не чувствую к тебе, а ты уверял меня, что бы я ни говорила, твоя близость сильно меня волнует.

— Да, — усмехается Гордей, — я был довольно наглым, от самомнения просто разрывало.

— Ты и сейчас такой, — в ответ усмехаюсь я. — Точнее, становишься таким снова, наглеешь прямо на глазах.

Во мне вдруг поднимается какая-то сила, способная не просто отвечать, а даже немного шутить и поддевать. Та энергия и решительность, что я утратила, будучи в отчаянии из-за хронического равнодушия Гордея, теперь возвращается, и требует выхода.

Отчасти это происходит из-за приезда сестры, которая заразила своей уверенностью, но больше потому, что я снова спустя огромный перерыв, ощущаю ту незримую, и пока что довольно тонкую нить, что связывала нас с тех пор, как мы столкнулись в супермаркете. Едва лишь заглянули друг другу в глаза.

Тот его интерес, что способен горы свернуть на пути к желанной цели, сейчас словно витает снова в воздухе. И некоторая моя отстраненность лишь сильнее подогреет его интерес.

— Сейчас почти уже нет, Бельчонок, — отвечает Гордей на мой вопрос. — Многое переосмыслил. Точнее, мне очень хочется в это верить. Знаешь…

Гордей медлит, тяжело вздыхает, будто собирается с мыслями, и продолжает.

— Я… ведь реально решил, что смогу прожить без тебя, Бельчонок. Дал себе слово. Очень долго сам себя в этом убеждал. Клялся, что как бы херово ни чувствовал себя, не попаду больше в зависимость от тебя.

Каждый раз, когда я делал больно тебе, мне самому становилось больнее во сто крат. Вел себя… отвратительно, недопустимо. Но вместо того, чтобы смириться, и признать свое поражение, я… как умалишенный, старался ударить каждый раз побольнее.

Хотелось, чтобы ты почувствовала… то же, что чувствовал тогда я. Когда ты все равно осталась с ним, и отказалась уехать со мной.

Теперь я понимаю, как глупо, как отвратительно вел себя с тобой. Не знаю, сможешь ли ты меня простить…

— Я уже простила, Гордей. Давно простила тебя. Я ведь… чувствовала точно такую же вину перед тобой, что ощущал все это время ты. Она… словно разъедала изнутри, и не давала шанса на нормальную спокойную жизнь.

Я… допустила много ошибок.

Но сейчас я поняла, самое главное, это быть честным, прежде всего с самим собой, и поступать так, как чувствует твоя душа. Гордей, я… хотела сказать тебе еще, но все никак не удавалось…

Я встречалась с тобой, и даже не подозревала, мне сестра потом уже… вправила мозги, что ты мог бы решить эти проблемы очень быстро. Я… Наверное… Я не вполне доверяла тебе тогда, не до конца верила в наши отношения. Не понимала, что ты во мне нашел.

Я… Я согласилась выйти за Володю тогда только, и исключительно потому… Конечно, тетя давила еще тем, что умирает, но… В основном, лишь потому, что после драки он снял побои, и пригрозил, что донесет на тебя в полицию, если я не выполню его условия. Нашел какого-то адвоката и пообещал, что они засадят тебя в тюрьму.

— Что?

Гордей приподнимается на локтях, заглядывает в мое лицо.

В темноте его глаза блестят. Я не могу видеть, но ощущаю, как напрягается каждая его мышца.

— Бельчонок, ты… Можешь, пожалуйста, повторить.

— Я… очень любила тебя Гордей, но боялась, что из-за той драки тебя посадят в тюрьму. Поэтому, и только поэтому, я согласилась выйти замуж за Володю. Когда ты ушел, я чуть с ума не сошла, а сразу следом за тобой приехала Ви, это ты уже знаешь, и увезла меня оттуда. Адвокаты твоего брата занялись разводом.

Гордей так напряжен, что мне хочется что-то сделать для него.

— Я рада, что, наконец, рассказала. Глупо получилось, да? — говорю я.

Гордей продолжает молчать, а потом садится на кровати. Шумно выпускает воздух из легких.

— Я не знал, Арин, — говорит он. — Я, блядь, ничего этого не знал.

— Теперь знаешь, — отвечаю я, и снова закрываю глаза. — Я поступила так, потому что была уверена, тем самым я спасаю тебя. А еще это значило, что мои чувства к тебе это нечто большее, чем какие-то