Шрифт:
Закладка:
При такой стрельбе главное значение получало руководство офицеров. Изменения расстояния в глубину достигались переменой прицела. По фронту – указанием условных точек прицела. Например, первый взвод целит на три пальца вправо от самого правого дерева. Второй в середину группы деревьев, третий – в правый верхний угол мишени, изображающей избу.
При таких сложных заданиях одной командой обойтись было нельзя. Требовалось немало объяснений, и офицерских, и унтер-офицерских. А главное – каждый воин должен был понимать свой маневр. Большую роль играло также определение расстояний. Это тоже было офицерское дело. Черной коробочкой старого дальномерного «сюше» уже почти не пользовались. На большую стрельбу носили с собой артиллерийский дальномер, на треноге.
Между прочим, этот треножный дальномер 10 октября 1914 года стоил нам жизни одного из лучших наших офицеров, Степана Гончарова. Вот как описывает его смерть один из участников этого боя:
«Бедный Степан пал жертвой своей привязанности к дальномеру, без которого в условиях этого боя можно было свободно обойтись. Но, ревностный ученик Новицкого, Степан всюду таскал с собою громадный, похожий на трубу, старый дальномер на треноге. Венгры, очевидно приняв эту громоздкую машину за какое-нибудь новое орудие, сосредоточили на нем свои пулеметы. Одной из первых очередей был убит Гончаров, разрывной пулей в голову, и переранены все его дальномерщики».
Инспекторский смотр стрельбы, на котором должно было состояться испытание нового устава, был назначен на середину июля. Но уже с самого выхода в лагерь, то есть с 1 мая, стали к нему готовиться не покладая рук. Обыкновенный весенний курс стрельбы на нашем полковом стрельбище был пройден в увеличенном размере. В противность прошлым годам, где патронам велся некоторый учет, в этом году расходовали их не считая. Наводка на станках, поверка в зеркала, спуск курка, не дергай, а обжимай, стрельба дробинками, обыкновенно зимнее занятие, – все шло на полный ход. Все винтовки были пристреляны. Если кто-нибудь из чинов, до той поры хорошо стрелявший, начинал вдруг пуделять, винтовка его поступала к испытанному стрелку, который определял, в чем дело. Если оказывалась сбитой мушка или обнаруживалась другая неисправность, винтовка отправлялась в оружейную мастерскую на излечение. По выздоровлении она снова пробовалась начальством и по одобрении возвращалась к стрелку. Чистка и смазка винтовок производилась наидобросовестнейшим образом. Не протереть винтовку после стрельбы было бы уголовным преступлением.
Новицкий увеличил число призов и ввел состязания между ротами. В некоторых ротах состязались между собою взводы. Играли на мясные обеденные порции. Проигравший взвод отдавал их выигравшему. И непонятно, как педагог Новицкий мог это допустить.
Наконец настал день великого испытания. Стрельба назначена была уже не на нашем бригадном, а на большом Гореловском стрельбище, находившемся вблизи полустанка Горелово, по линии Лигово – Красное Село. Говорили, что последние два дня перед испытанием Новицкий, заведующий оружием и несколько чинов с топорами, лопатами и косами сплошь провели на стрельбище. Нужно было расставить мишени, проверить видимость, посмотреть, как все действует, и выкосить мешавшую видимости траву. Рассказывали потом, что, так как косьбы было немало, то этим делом занялись все, начиная с генерала, который, скинув китель, стал вдруг неожиданно для всех откладывать такие ряды, что настоящему косарю было впору.
Надо отдать справедливость Новицкому, что стрельбой он сумел увлечь поголовно всех, и офицеров, и чинов. Каждый смотрел на предстоящее испытание, как на вопрос самолюбия. Это было состязание, которое для чести полка надо было выиграть во что бы то ни стало, и выиграть с треском. Больше всего боялись, как бы не подвела погода. Дождь или ветер могли бы все испортить. По счастью, погода выдалась на славу. День был ясный и не жаркий. Стрельбу начали в шесть часов утра, по холодку, а к одиннадцати часам стали известны результаты. Результаты оказались головокружительные. Ни одна не показала ниже «сверхотличного».
6-й роте Свешникова досталось довольно трудное упражнение: на 300 шагов, лежа, по головным мишеням нового образца, то есть по мишеням, обрезанным по форме головы. По условиям 11 % попадания считалось «отлично». Рота выколотила 65 %.
Высокое начальство ждало результатов стрельбы с таким нетерпением, что тут же сообщило их великому князю Николаю Николаевичу. Тот немедленно позвонил по телефону Новицкому, поздравил его и сказал, что сейчас же сам едет в полк поздравить чинов и офицеров, после чего останется обедать. Действительно, минут через двадцать на шоссе показались три всадника. Первый громадного роста на громадном сером коне, за ним адъютант и вестовой. Визит самый неофициальный. Полк был выстроен на передней линейке. Все без оружия. Николай Николаевич поздоровался и крикнул: «Ко мне!» Все, и солдаты, и офицеры, к нему бросились и окружили его плотным кольцом. Говорил он мало, но громко и всех расхвалил. Мог он и разругать, и часто ни за что, но когда хвалил, то хвалил щедро и слов не жалел. И чины, и офицеры пришли в восторг, и «ура!» было сумасшедшее. Николай Николаевич благоразумно с лошади не слезал. Но публика вошла в такой азарт, что была сделана попытка нести его с конем, в виде конной статуи.
Наконец чины неохотно разошлись по палаткам, и Н.Н., окруженный офицерами, проехал в собрание. К этому времени туда же приехал командир корпуса Данилов, начальник дивизии Олохов и командир бригады Зайончковский. За краткостью предупреждения, в смысле еды ничего особенного для высоких гостей приготовить не успели. Дали им обыкновенный, из четырех блюд, будничный обед. Но уже за супом вино стало литься рекой. Сели во втором часу дня, а встали в шесть. Совершенно трезв был только один Новицкий. Корпусный Данилов, взявши за пуговицы героев дня Лоде и Свешникова, заплетающимся языком долго объяснялся им в любви. Дежурного по полку Льва Тимрота пришлось сменить. Вещь в полковых анналах без прецедентов. К середине обеда Новицкий предусмотрительно распорядился, чтобы генеральских верховых лошадей отослали домой, а прислали бы коляски.
К концу обеда Н.Н. снова пожелал видеть чинов. Все как были, большинство в опорках, обычный лагерный костюм вне строя, повалили в сад собрания и запрудили его весь. Поломали много кустов и помяли все цветы. Н.Н. вышел на террасу и опять благодарил и хвалил. Когда его, наконец, посадили в коляску и повезли, орущая толпа бросилась за ним и проводила его чуть не до половины Красносельского шоссе.
