— Ох, милая, — бормочет Трэвис, входя. — Я скучал по тебе вот так. Я так сильно по тебе скучал.

Я ощущаюсь теснее, чем мне помнилось, будто он наполняет меня до упора. Я ахаю и сгибаю колени, двигая бедрами навстречу ощущениям.

— Бл*ть. Ох, бл*ть. Тебе хорошо, Лейн?

— Да, — я впиваюсь пальцами в его поясницу. — О Боже, так хорошо. Я тоже скучала по тебе вот так.

Он совершает несколько толчков.

— Да. Ничто не может быть лучше, чем находиться в тебе.

Я еще сильнее приподнимаю колени, позволяя ему погрузиться глубже.

— Боже, ты кажешься таким большим.

Трэвис фыркает от веселья и делает несколько дерганых толчков.

Мне так нравятся ощущения, что спина сама выгибается.

— Да! Сделай так еще.

Он наращивает быстрый ритм, опираясь на предплечья надо мной и больше наклоняясь на одну сторону, чтобы поберечь травмированное плечо.

— Тебе так нравится? — он потеет и улыбается мне. — Я знаю, что моей милой малышке нравится тряска.

Я хихикаю и одновременно стону от удовольствия, и в итоге получается нелепый звук. Трэвис берет меня с такой силой, что сотрясает и кровать, и мое тело, но он определенно бережет себя, и этот факт позволяет мне расслабиться и наслаждаться процессом.

Я обвиваю его руками и двигаю бедрами в ритме с ним. Наши тела издают сексуальные шлепающие звуки, пока оргазм не скручивает меня с силой, завладевая всем телом. Я кричу, когда по мне проносится дрожь удовольствия, и я знаю, что Трэвис тоже вот-вот утратит контроль.

Его хриплые вздохи превращаются в сдавленные восклицания.

Я крепче обхватываю его бедрами, все еще запыхавшись от оргазма.

— Не выходи. Пожалуйста, не выходи.

Трэвис стонет и роняет голову, потираясь бедрами о мои бедра, и его контроль срывается. Разрядка сотрясает его тело. Он выдавливает «Люблю… тебя… милая», пока кончает.

Это ощущается иначе. Когда он кончает в меня.

Я обнимаю его руками и ногами, когда он расслабляется. Мы оба хватаем воздух ртом. Трэвис поднимает голову, чтобы медленно поцеловать меня.

— Люблю тебя, — бормочет он мне в губы.

— Я тоже тебя люблю.

— Ты уверена, что мне не стоило выходить?

— Да. Я уверена.

— Я знаю, что с детьми вроде как теперь сложно. Но тут никак нельзя сказать наверняка. Возможно, мы делаем ребенка каждый раз, когда занимаемся этим.

— Я знаю, — я крепко обнимаю его. — Это сделало бы меня счастливой. Я хочу испытать с тобой все.

Трэвис тихо стонет и утыкается лицом в изгиб моей шеи.

— Я тоже хочу всего с тобой.

— Значит, нам нужно сделать еще кое-что.

Он замирает.

— Что?

В моем голосе слышится улыбка, когда я говорю:

— Нам наконец-то придется выбрать имя псу.

***

Следующим утром солнце встает в приглушенных фиолетовых тонах.

Я пью кофе, выпуская пса, и иду к восточной части дома, чтобы увидеть как можно больше рассвета.

Минуту спустя я ощущаю, что Трэвис подходит сзади.

— Рассвет фиолетовый, — говорю я с улыбкой.

Мы стоим и смотрим, попивая кофе. Пес в итоге подбегает и садится рядом с нами, склонив голову и насторожив уши торчком, словно пытаясь понять, что мы делаем.

— Знаешь, что? — я с улыбкой поворачиваюсь к Трэвису. — Если просто запечатлеть кадр вида, так сразу и не поймешь, закат это или рассвет.

Трэвис хмурится.

— Это можно понять по тому, где солнце — запад или восток.

Я нежно тыкаю его в бок.

— Я не об этом говорю. Я имею в виду просто вид. Вне контекста. Ты бы никогда не понял, закат это или рассвет.

Он притихает на минуту, размышляя. Он улавливает мое настроение. Бормочет:

— Да. Да. Верно.

— Мы все живем свои жизни в одном кадре настоящего. Может, солнце для нас никогда не садилось. Может, это всегда был рассвет.

Трэвис перекладывает кружку кофе в левую руку, чтобы переплести свои пальцы с моими.

— Думаю, так и было.

Мы больше ничего не говорим. Нам и не нужно.

Мы потягиваем наш кофе (роскошь, которая, как мне думалось, навсегда канула в лету) и смотрим, как солнце поднимается выше по дымчатому небу. Насыщенно фиолетовый цвет становится светлее, ярче, превращается в синеву.

Я ошибалась. Теперь я это знаю.

Конца света никогда не наступал.

То, что я считала последним проблеском света, всегда было моим началом.

Эпилог

Год спустя

Августовский день жаркий и парной, и я уже в той части лета, когда мечтаю об осени. Я усталая, грязная, вся вспотела под одеждой. Трэвис быстро едет по кочковатой горной тропе, джип постоянно подпрыгивает, тряся мое тело, косы, внутренности.

— Можешь немного сбавить скорость, пожалуйста? — прошу я наконец, держась за поручень и глубоко дыша, чтобы прогнать тошноту.

— Прости, — Трэвис кардинально замедляется и бросает на меня обеспокоенный взгляд. — Тебя тошнит?

— Меня не тошнит. Просто мне не надо, чтобы меня так трясло.

Он искоса поглядывает на меня, явно поддразнивая.

— Я думал, тебе нравится тряска.

— Не в машине же, — я стараюсь не рассмеяться, но получается не очень хорошо. — В постели — это другое.

— А. Понял, — его улыбка слегка угасает. — Я не хотел, чтобы тебя укачало. Просто не терпится вернуться домой.

— Да. Мне тоже.

Мы провели вдали от нашего маленького домика почти две недели — это самое долгое отсутствие за последний год. Вылазка прошла хорошо. Мы помогли сопроводить группу из примерно пятидесяти пожилых человек, которых надо было доставить в более безопасное место, и все прошло гладко, без серьезных рисков и травм, не считая солнечных ожогов и утомления от жары. Мы с Трэвисом стали регулярной частью сети помощников Мака, и выполнение таких работ всегда помогает мне почувствовать, что я вношу ценный вклад.

Но две недели вдали от дома — это долгий период, во время которого все время надо быть настороже из-за возможной опасности. Я буду рада вернуться.

Пес свернулся у моих ног, время от времени ворчливо поднимая голову, когда машину слишком сильно трясет. Он везде сопровождает нас и всегда выкладывается на все сто.

Но он такой же, как и мы. Ему больше всего нравится быть дома.

Теперь уже недалеко, и я предвкушаю. Я тянусь и тычу Трэвиса в руку.

— Тебе необязательно ехать так медленно. Обещаю, меня не стошнит на тебя.

— Не хотелось бы, чтобы тебя стошнило на пса.

Я смеюсь.

— У него теперь есть имя, знаешь ли.

— Да. Но думаю, он все равно предпочитает «пес».

— Нет, не предпочитает. Он знает свое время. Так, Герцог?

Пес поднимает голову, но увидев, что