права для всех, они, по сути, оттесняют слабые слои населения и новых репатриантов на обочину общества. Государство ограниченно в средствах и распределяет их явно несправедливо. Стоящие у власти Рабочая партия МАПАЙ и Объединенная рабочая партия МАПАМ не строят промышленные предприятия по всей стране. В городах развития власти не торопятся возводить заводы. В школы не направляются квалифицированные преподаватели. Так возникает в израильском обществе социальное неравенство.

Идеологи кибуцев охвачены тревогой. Их политический вес и доля в населении страны падают. С провозглашением государства Израиль они составляли восемь процентов населения страны. Но к середине пятидесятых годов они потеряли три процента. Репатрианты направляются в частные хозяйства мошавы, а не в кибуцы. Руководство требует от кибуцев трудоустраивать безработных репатриантов и у членов коллективных хозяйств пробуждается соблазн “индивидуального труда”. Политическое напряжение усиливается. Старожилы бдительно следят за тем, чтобы не откусили у них часть пирога.

“Мечта моя разбилась вдребезги, – говорит Наоми Израилю, – евреи, собираясь в своей стране, раскалываются вместо того, чтобы слиться в единое общество. Старожилы отторгают репатриантов, ашкеназы презрительно относятся к сефардам, атеисты не терпят религиозных и смеются над их одеждой. Городские жители не могут смириться с тем, что государство дает деньги кибуцам и частным хозяйствам. Тяжкую цену придется нам заплатить за этот разброд и разлад в обществе.

“Мир меняется – говорит Израиль – человек становится более сентиментальным. Поэтому и мир станет лучшим”. Она же весьма скептично относится к его прогнозам.

Комната Наоми в берлинском доме.

“Здесь будет коммунистическая революция!”, – в голосе Реувена Вайса звучат металлические нотки. Он пытается убедить Наоми в величии коммунизма и отказаться от буржуазных замашек. И чего только она не делала, чтобы быть достойной первооткрывателей нового мира. Она отказалась идти с дедом и Бумбой в кафе “Кранцлер” на Унтер дер Линден, ибо это было против принципов Движения. Она не позволила Гейнцу отвезти ее на своем роскошном автомобиле в клуб Движения.

Любопытство заставило ее приходить с Реувеном или с коммунисткой Любой в пролетарский квартал. Однажды ночью она с Реувеном пошла в Луна-парк. И перед ней открылся чуждый мир: оркестры на сценах, прогулочные лодки на реке Шпрее, сутенеры, проститутки, гомосексуалисты, темнокожий фокусник из Индии… Об этом она тоже расскажет в романе.

Живые истории обретают литературную форму. Заброшенные переулки, полицейские с резиновыми нагайками у бедра, призывные крики мелких продавцов, кудахтанье кур из клеток, женщины с корзинами, шатающиеся без дела безработные наполнят страницы книги.

Она опять слышит негромкие голоса сестер и братьев в бассейне. Лоц бьет в боксерскую грушу. Сестры-близнецы Рут и Ильзе обмениваются впечатлениями от велосипедных соревнований во дворце спорта, где они втайне от отца болели за Лоца.

Картины сменяют друг друга и не дают уснуть. Угрожающе надвигается круглый, как шар, грубый нацист. Пьяницы, бородатые горбуны, инвалиды Великой войны катят на тележках в ночном мраке. Нищета и униженность берлинских кварталов вырывается криком из глоток отверженных жизнью.

Она переворачивается в постели с боку на бок. Мысли сами тянут из подсознания сюжеты.

Март 1955

Дорогая моя жена Наоми!

Приехал сейчас в Афулу в добрый час, в счастливом настроении. И я не могу без того, чтобы не поговорить с тобой.

Тут нет шумного моря. Лишь вокруг возвышаются хмурые, впечатляющие горы, и я немного тоскую по твоему смеху. Эти хмурые горы иногда застилают горизонт и действуют на нервы. Человек теряет чувство юмора. Но сейчас тягостные ощущения исчезли. После расставания с тобой объяла меня печаль, но я не хотел портить тебе настроение своей депрессией, напавшей на меня по дороге на автомобильную стоянку в Натании.

Натания! Какие чудесные дни были там. И мы вдвоем работали над продолжением сюжета романа, связанным с Беллой, Гейнцем и Эрвином. И хорошо, что мы смеялись и сочувствовали боли и страданиям всех твоих героев, и оставались веселыми, в добром настроении. К черту все неприятные ощущения.

Хорошо быть с тобой, наслаждаться широтой твоего духа.

Я живу ожиданием нашей встречи.

Надеюсь, ты не опоздаешь на празднество Пурима, и Мими будет неплохой индусской, не хуже сестры Джавахарлала Неру, представляющей Индию в ООН. Да будет у вас Пурим веселым и радостным. Твой всем сердцем и душой,

Израиль

Апрель 1955

Наоми, дорогая жена моя, избранница моего сердца, какими еще эпитетами короновать тебя, передать мою тоску по тебе?

Вот, прошло два дня разлуки, и я жажду твоей близости, чувствую твою прелесть, и весь целиком – твой. Ты – центр моих мыслей и точка тяготения моей жизни. Ты можешь переворачивать миры.

Вчера посетил меня мой секретарь, редкая умница. Мы долго разговаривали. Он проявил большой интерес к твоему литературному творчеству, которое произвело на него большое впечатление. Он не отставал от меня, пока я не согласился пригласить его с женой, чтобы познакомить с тобой. Она просто жаждет с тобой познакомиться. Я сказал, что ты некоторое время не сможешь приехать в Бейт Альфу, он решительно посоветовал мне привезти тебя до начала нового учебного года. И еще посоветовал – не откладывать нашу свадьбу до праздника Снопов – Лаг Баомер, ибо тогда будет большая очередь. Он вообще против свадеб, но если ее назначать, то после праздника. Я пошел к знакомой специалистке по свадьбам, и она сказала, что надо сообщить раввину за неделю до свадьбы, подготовить фотографии и документы, а это требует немало времени. Праздник – через две недели. Оба мы хотим совершить этот акт как можно быстрее. До праздника Шавуот) остался месяц. После него можно назначать свадьбу на любой день, без ограничений.

Множество знакомых набиваются к нам, с одной целью – познакомиться с тобой. Что поделаешь? Приглашаю всех.

Закончили с деловой частью. А теперь расскажу тебе об одном голубом вечере, который был вчера. Небо было голубым и глубоким, горизонт был чист и бесконечен, лишь рассечен горами, на которых выделялась желтая полоса созревшего урожая зерновых, готовых к уборке. Под этой полосой шла коричневая полоса вспаханной земли, а ниже ее – светло-зеленая полоса виноградников или садов или рощи, длинный и растрепанный чуб которой вырисовывался на коричнево-золотом фоне. И над всем этим разливался свет заходящего солнца, чьи лучи пробивались сквозь белые облака. И весь этот пейзаж, казалось, был на расстоянии протянутой руки.

Я работал над текстами у окна и наблюдал за ландшафтом, но передо мной простирался чудесный лист из главы о Белле и Виктории. Все возвращался к написанному тексту: понесемся на каретах воображения моей Наоми, женщины, совершающей чудеса, золотой моей