— Лопатка, саперная лопатка! Орудие убийства. Как в Тбилиси!

— Ну это ты собчаковской пропаганды начитался, понятно[23].

— Вы не верите мне…

— А с чего я должен тебе верить? Ты всё сочиняешь. Ты беседуешь с Оригеном и уже себя путаешь с ним.

— Откуда вы знаете?

— Нам всё по службе положено.

— Ну да, а день рожденья мой перепутали.

— Мальчик обиделся, ясно. Ничего. Сделали соответствующей сотруднице замечание.

— Я не обиделся, я…

Дениса захлестывали волны злобы и стыда: ну как, как ему объяснить?

— Ты просто фантазер. Ты сегодня наслушался рассказов о гибели протоиерея Меня и привиделось тебе, что намедни ты видал его убийцу.

— Да я же действительно ездил на электричке! Даже билет сохранился… наверное… в других штанах в кармане.

— Охотно верю: ездил на электричке. Увидел какого-то странного парня. Тогда тебе и в голову не пришло, будто он — убийца. А теперь нафантазировал себе.

— Слушайте, но я же тогда ничего про это не знал! А теперь все совпало: Семхоз, лопатка. Да и раньше я его встречал!

— Скажи, а тебе часто доводится принимать одних людей за других? Бывают такие случаи?

— Вообще-то бывают.

— Называется прозопагнозия.

— Прозопагнозия — нераспознавание лиц?

— Именно. Хорошо учишься по греческому, я смотрю! Ну, это когда не узнаешь знакомых, а незнакомых якобы узнаешь. Бывает, знаешь ли, у аутистов, затрудняет коммуникацию. Смотрел «Человек дождя»?

— Нет. А вы еще и психиатр, что ли?

— Психолог. По службе положено. Поэтому, извини, в нашу контору ты бы не прошел, по непригодности.

— Да не больно-то и надо…

— Не ершись. Итак, с якобы убийцей дело было, полагаю, так: сегодня, под влиянием рассказов об убийстве, ты заново собрал калейдоскоп своих воспоминаний и определил в убийцы какого-то случайного попутчика, которого тогда даже не запомнил.

— Я запомнил сразу!

— Ты кому-нибудь рассказал? Ты завопил на всю электричку «держи преступника», ты дернул стоп-кран? Заявил хотя бы в милицию на станции? Нет же. Знаешь, воспоминания — странная штука. Мы рационализируем, мы задним числом выстраиваем их в логические последовательности. Вот смотри, человек спит, ему на лицо капают водой. Он просыпается. Он скажет: мне приснилось, что я упал в воду. Ну, это понятно, да?

— Конечно.

— А еще он расскажет: мне снилось, что мы с друзьями идем по берегу реки, нам жарко, мы хотим искупаться и тут я внезапно падаю в воду. Вроде бы логично, да? А на самом деле вода появилась внезапно, в самом конце. Он не мог видеть во сне, что идет по берегу реки, он это досочинил после пробуждения, чтобы придать своему сну стройность и связность. Он видел набор образов, картинок — а встроил их в сюжет уже после пробуждения. Вот так и у тебя.

— Аркадий Семенович!

Денис с усилием поднял глаза и попытался рассмотреть на лицо гебешника. Лицо ускользало, обобщалось — специально их, что ли, такими подбирают? Или учат маскировке? Нос, глаза, уши — да, всё то, что должно быть у человека. Рот в глумливой полуулыбке…

Денис отвел глаза — и понял, что лицо как бы стерлось из памяти. Это уже походило на гипноз, на укол чего-то психотропного, но ведь никакого укола не было. Зря, ой зря затеял он этот разговор, понадеялся переспорить врага.

А тот наседал:

— Молодец, отчество запомнил. Так вот: ты не видел никакого убийцу. Того, что ты видел, часто вообще не существует. Оригена, например.

— Он же существовал!

— Несомненно. Но не в настоящем. Теперь он — имя в энциклопедии, в исторических книгах, он — предполагаемый автор целого ряда дошедших и не дошедших до нас текстов.

— Не предполагаемый, а настоящий.

— Не будем обижать твоего Оригена, ладно, настоящий. Но его не существует. Он отошел в область вечных ли мучений, я знаю, тебя это занимает, вечного ли спасения. Здесь и сейчас его нет. А ты с ним разговариваешь.

— Наши успопшие с нами!

— «Наши павшие — как часовые», ага. Красивый поэтический образ. Ничего этого нет. Всё фантазии. Нет ни Оригена твоего, ни Высоцкого, ни Цоя. Ни тех прекрасных стран, которые ты рисовал тогда в альбоме, дурея от скуки: Кания, вишь ты, захватила Лиорелкию ради величия собственной империи, но там началось восстание, а дружественный Ласс пришел ей на помощь… Их нет, этих стран. И Ме́ня твоего теперь тоже нет.

Денис снова поднял глаза — и не увидел лица. Это были пятна, фигуры, линии, они сдвигались, текли, заполняли собой пространство. Волна страха, отчаяния, гнева поднялась — и выплеснулась на выдохе:

— И тебя?

Это было вызовом, хамством запредельным — но что мог еще ответить обиженный мальчишка дядьке, который над ним издевался:

— И тебя, скажешь, нет?!

— И меня́ нет! — захохотал тот, ничуть не обижаясь, — нет меня́! Нет Ме́ня — нет меня́!

Денис ждал, что тот его… ну, не знаю, арестует там, или пощечину отвесит, или просто развернется и уйдет. Но — хохотать в ответ на оскорбление?

Откуда он знает про разговоры с Оригеном? Про то, что Денис никому, ну разве что Вере, да и то мельком? Вера стучит на него в ГБ? Поверить невозможно, но допустим. Но Кания, Лиорелкия, Ласс… страны из его детского альбома про вымышленный остров. Он показывал его только Наде, она слишком далеко, она уж точно доносить на него бы не стала. А если бы стала — не могла запомнить этих названий, этих подробностей про страны, которые он рисовал для себя самого. Про страны, в которых он жил один.

Кто он вообще такой? А тот не унимался:

— Вот и визитку мою ты — про.бал. Ой, прости, нежный мальчик, ты ее потерял, но в армии же нет слова «потерял», и у нас тоже его нет.

— Я ее разорвал…

— А что, дворницкую нашел? Кооперативную, тьфу, конспиративную квартиру? Долго ведь тогда искал.

— Откуда вы…

— По долгу службы.

Денис прикрыл глаза. Это было невыносимо. Резкий, невыносимый голос над самым ухом, и Денис понял, что голоса — тоже нет. Не бас, не фальцет, ничто из того, что посредине. Смысл возникал как бы изнутри…

— Я знаю всё, что знаешь ты и помню, что ты подзабыл. Я — в твоем подсознании. Меня не существует в природе. Сможешь описать мое лицо?

— Не очень. У меня прозопагнозия, — не сдавался Денис, но глаза так и не открыл. Смотреть на пляску пятен сил не хватало.