Нет, если точно знать, что с Ханной больше никогда и нигде не встречусь, то Ника — очень хороший кандидат... Кандидатка. Но у неё любовь-морковь и прочие подростковые мечты. Мне мечты не чужды, поскольку ходить за ручку два года нет желания. Странно мне ранее было читать размышления попаданцев на тему, что вот деваха лет шестнадцати или восемнадцати влюбилась в него, а они такие все правильные типа «Я в прошлой жизни был старым, и после второго шанса и не хочу знаться с красивой и молодой. Мне лучше сорокалетнюю». Глупость же чистой воды, но кто-то верит в эти сказки. На самом деле, многие пожилые не воспринимают себя стариками, и часто думают о себе как о тридцатилетних. Так что после второго шанса никаких слюней «Неужели я — педофил, потому что влюбился в молодую?!» быть не должно по определению.

Ладно, что-то я разошёлся. Видать, пресловутый спермотоксикоз, будь он неладен, и до меня добрался. Держаться больше нету сил... Но надо! Чем там Челентано в «Укрощении строптивого» спасался? Дрова колол? Кто ж мне, будущему императору, это позволит? Ладно, потерплю. Я сильный, я смогу. Наверное...

***

В Муром были посланы не лейб-гвардейцы, а мой личный тайный советник Николай Верёвочкин. Пусть узнает, что там о сопровождающих Ханны слышно. Саму её вряд ли кто запомнил, а вот охрану забыть будет сложно. Вот где такие живут? Я бы по сто двадцать рублей за каждого заплатил. Даже по сто сорок. Не в месяц, конечно, как инженерам в СССР, а одноразово.

Дела пошли потихоньку в гору. Не зря я про аспирин-холлин вспомнил, когда разглядывал платьица модные, через которые можно анатомию женского тела изучать. И Лин, и Белозерский, который решил, что старые обиды мешают делу, сейчас чудо-порошком около двадцати девушек от высокой температуры лечили. Понятно, что мало не брали, раз их родители могли себе позволить дорогие модные платья купить. Теперь лейб-медик начинает смотреть на меня маслеными глазками и первым здоровается, лизоблюд.

Заморские коровки освоились и хотя перешли на зимний корм, но молоко дают исправно. У маленьких молоко на самом деле жирнее, но и некоторые из швейцарских столько сливок выдают, что можно ложкой перекладывать. Управляющие ферм водят ближайших арендаторов посмотреть на надои, на жирность. Те цокают языком и некоторые договариваются о телятах. Не от моих коров, конечно, а от своих, что с моими быками могут быть сведены. Платят за это не так чтобы много, но и то хлеб. Жалование дояркам пока ещё полностью не оправдывается, но о тенденции уже можно говорить. Молочному шоколаду была устроена неплохая реклама на балу. Если бы не проблемы с Ханной, то я бы какие-нибудь акции устроил, но любофф нагрянула, когда её совсем не ждёшь.

Не задалось с сухим молоком. Причина банальна, — нет ёмкостей для его хранения. Те немногочисленные стеклянные банки, что удаётся иногда закупать, погоды не делают. Так что проблема с выплавкой стекла становится всё острее и острее.

Что касается моих знакомых купцов, то с ними знакомство развивается. Вот поехал в банк по делам, а обратно до дворца не долго было добираться, вот и завалился я оголодавшим к Нектарию Николаевичу Бурышину. Тот обрадовался, стал меня наваристыми щами кормить. Домашние его выйти побоялись, но подглядывать не стеснялись.

— Благодарствую, Ваше Высочие, за оказанную милость! — кланялся купец. — Дочери мои все два вечера протанцевали. Одна даже ухажёра нашла из дворян.

Не знаю, чем его дочери на балу крутили, но кое-кого подцепить сумели. Обедневших дворян, наверное, больше некого. Пользы, как мне думается, от этого мало, но мечты о внуках-дворянах уж больно сладки.

— Ну, раз вам, Нектарий Николаевич, это по душе, то и хорошо. Давайте о деле поговорим.

Купец сразу подобрался.

— Мне потребно, чтобы вы составили бумагу, какой лес у нас иностранцы покупают, какими объёмами и по каким ценам. Везут ли они к себе необработанные брёвна или уже брус и доски. Какими путями везут, через Ладогу или Волгу. Весь расклад, короче. Ферштейн?

Брови ожидаемо поползли вверх.

— Это дело не одного дня, Ваше Высочие.

— Я и не тороплю. Хоть месяц информацию собирайте. Даже если не по всем вопросам, а только частично, то и это будет не плохо.

— Позвольте спросить, а с какой целью интересуетесь, принц?

— Имеется у меня задумок много. Вот и смотрю, что в первую очередь делать, а что погодя. Я один, и на всё меня не хватит.

— Так надо знающих и добрых людей в долю брать, — начал советовать купец. — Одному никак в нашем деле.

— Надо, — киваю. — Вот только мне не нужно слишком много помощников, главное, чтобы верные были, ну и умелые.

Собеседник приосанился.

— Так что если вы, Нектарий Николаевич, покажете себя с лучшей стороны, то можно будет и вас к серьёзным делам допускать, — продолжил я.

— Всё будет сделано в лучшем виде.

— Ну и замечательно. Я всё помню, так что лучшие из лучших смогут стать моими доверенными лицами, и мы таких дел наворотим...

Вот теперь купец полностью осознал причину разговора.

— И да, Нектарий Николаевич, — уже в дверях вспомнил я. — Вы же с людьми всякими дела ведёте, ну там с дворянами, купцами, мастеровыми разными... Не забывайте ненавязчиво обо мне в положительном ключе отзываться. Только меру знайте... Народ неискренность за версту чует.

— Не извольте беспокоиться, Ваше Высочие! Всё будет сделано, как для себя...

Зачем мне это? Я про народное мнение? А что в этом плохого, когда о тебе, ещё на трон не вошедшем, начинают хорошо говорить? Про дядьёв моих, Тита и Дмитрия, народ даже плохо не говорит... В том смысле, что будто их и нет вообще. Я же не прошу меня любить. Достаточно, чтобы просто уважали, почитали, ну и побаивались в меру. Как отца родного. А любовь... Нет, преходяще это... Слишком эмоциональная штука эта любовь, — от неё до ненависти один шаг.

Вон, Мария-Антуанетта всю свою жизнь старалась, как говорят, завоевать любовь французской нации. Да и супруг её, Людовик Какой-то-там-по-номеру, тоже хотел народу помочь выбраться из нищеты. И что в итоге? Головы с плеч, и вся любофф. Надо быть жёстким, но справедливым. Кто-то сказал, что признак взросления — это когда в «Трёх