Новая волна ментальной атаки погружает нас обоих в пучину мрака. Движения замедляются, а глаза застилает пеленой кровавых картин.

Мы с ужасом наблюдаем, как Вастай обращает свою ярость на беззащитных людей и саму природу. Ближайшие деревни пылают, объятые неестественным фиолетовым пламенем. Оно растекается, словно болотная жижа, захватывая дом за домом. Люди, охваченные проклятым огнём, на глазах теряют силы. Их плоть становится мягкой и сползает с костей безобразными лохмотьями. Да и сами кости остаются целыми недолго, обращаясь в прах. Души и жизненная энергия погибших струятся прочь, влекомые неодолимой силой к своему убийце.

Леса, усеивающие горные склоны, вспыхивают, словно свечи, и исчезают в одно мгновение, не оставляя после себя даже пепла. Обуглившиеся остовы деревьев тут же рассыпаются и развеиваются по ветру. Земля стонет и раскалывается, не в силах выдержать натиск всепожирающей демонической энергии. Из разломов вырываются гейзеры ядовитого газа, от которого трескается даже камень.

Атаки Вастая продолжаются. Нам с Каору удаётся оборвать несколько из них, но это всё равно что черпать океан чашкой. Ядовитая аура демона разрослась до невероятных размеров, к нему не подступиться. А он и не думает останавливаться.

Волны разрушительной энергии накрывают подножье горы, где всё ещё сражаются люди Мэя. Благодаря многочисленным смертям членов секты нападающим удаётся переломить исход битвы в свою пользу. Практиков, способных ещё стоять на ногах, почти не осталось. Зов демона косит их, словно пшеницу под рукой невидимого землепашца. Вастай намеренно добивает последних, демонстрируя нам своё превосходство.

— Это ваша вина! — с садистским наслаждением вбивает он нам в головы бесчисленные картины смертей. — Вы слишком слабы, чтобы защитить хоть кого-то! Бесполезная груда мяса, чья единственная цель скрыться в моей утробе. Сколько бы трава не ярилась перед штормом, её вырывают с корнем! И поверьте, когда я закончу, в этих землях не останется даже песка…

Очередная сфера непроглядной тьмы обрушивается с небес, достигая далёких окраин Орена. Одной атаки недостаточно, чтобы стереть большой город с лица земли, но его тут же захлёстывает демонический пожар. Горожане, поражённые скверной, впадают в неистовое безумие и набрасываются друг на друга, словно своры бешеных псов.

Объятые ужасом люди бегут прочь, покидая свои дома. Но стоит им оказаться на улице, как в них тут же вцепляются павшие, одурманенные соблазнами демона. Они уже не ведают ни жалости, ни любви. Не важно, стар ты или млад, мужчина или женщина — скверна не щадит никого.

Вастай впивается злорадным взглядом прямо мне в душу и посылает очередное видение. Молодая семья — отец, мать и дочь лет пяти — в панике вбегают в детскую, захлопывая за собой дверь.

— Доченька, скорее, мы уходим! — надрывно кричит женщина, бросаясь к девочке.

Отец застывает на месте. Их дитя стоит у окна и неотрывно смотрит на улицу, где жуткое фиолетовое пламя пожирает соседний дом.

— Что ты там увидела? Отойди немедленно! — его голос срывается от страха.

Девочка медленно поворачивается. От её глаз тянутся жгуты черных вен, а сами глазницы превратились в две бездонные ямы. Искажённое лицо расплывается в жуткой гримасе, в пародии на улыбку.

— Папочка… — высокий голосок эхом отдаётся от стен.

С нечеловеческой ловкостью она прыгает, вцепляясь зубами в шею отца.

Кровь хлещет фонтаном, забрызгивая стены. Женщина открывает рот в беззвучном крике. Безумный хохот Вастая врывается в мой разум, выжигая всё на своём пути.

Леденящий ужас сковывает сердце. Я смотрю на эту обезумевшего ребёнка — и вижу Лин. Мою маленькую сестрёнку. Такую хрупкую, беззащитную. Такую… мёртвую.

Пронзительный холод сковывает моё сердце и саму душу. Слишком много смертей. Слишком много страданий. Те, кого мы намеревались спасти, исчезают десятками и сотнями во всех уголках этой провинции. Беспросветное отчаяние и апатия — единственная реакция на творящийся повсюду кошмар. Я затыкаю уши, пытаясь остановить мириады криков, раздающихся со всех сторон, но они не желают стихать. Гортанный хохот Вастая фоном звучит надо всем, как потаённый мотив уродливой мелодии.

Каору сдавленно всхлипывает рядом, сражённая собственными мучительными воспоминаниями. Воля и решимость, толкающие меня вперёд истончаются. Тусклое пламя свечи перед всей яростью бури. Оно мерцает и дрожит, готовое угаснуть навсегда. Мы взвалили на себя слишком много. Груз оказался нам не по плечу. Посчитали, что может справиться там, где оказались бессильны мастера и патриарх… Самонадеянность, глупая самонадеянность.

Мы проваливаемся всё глубже в пучину отчаяния, и на мгновение наша решимость даёт трещину. Слияние Душ мерцает и истончается под безжалостным грузом чужих страданий. Ещё миг, и эта тонкая, иссушенная болью нить рассыплется прахом, развеется по ветру, словно её никогда и не было.

В этот самый миг, когда надежда уже готова угаснуть навсегда, из самых глубин моего существа поднимается волна осознания, ясного и неумолимого, как первый луч рассвета после беспросветной ночи. Именно сейчас, на краю поражения, я вдруг с пронзительной чёткостью понимаю, ради чего мы сражаемся. Ради чего раз за разом поднимаемся из пепла, несмотря на боль и усталость, упрямо устремляясь вперёд.

Картины прошлого встают перед мысленным взором, словно наяву. Я вижу лицо сестры — такое юное, полное несбывшихся надежд и мечтаний. Её глаза искрятся задорным смехом, она что-то весело щебечет, а в следующий миг — пустота. Безжизненный, тускнеющий взгляд. Тело, ещё мгновение назад трепетавшее жизнью, обращается в холодный бездыханный кулёк.

Я не был рядом, когда завершился её земной Путь, но эта картина преследует меня во снах, жжёт раскалённым клеймом вины и бессилия. Однако сейчас из раны, что никогда не заживёт до конца, вдруг пробивается росток надежды. Ослепительно яркий и хрупкий, он упрямо рвётся к солнцу сквозь застарелые пласты скорби. И я знаю — она бы не простила мне, опусти я сейчас руки. Сдайся. Предай всё, за что она отдала свою жизнь. Пока я дышу — её мечта жива. И я буду биться за неё до последнего вздоха!

Каору в этот самый миг разделяет мои чувства. Образ её погибшего брата встаёт рядом с моей сестрой — такой же юный и бесконечно далёкий. Такой же любимый.

Наши эмоции едины. Мы чувствуем боль и утрату друг друга. Знаем, что ничего уже не изменить и продолжаем идти дальше, чтобы подобное больше никогда не повторилось.

Отшельник говорил, что традиционно техника двойной культивации требует романтической связи, но нас с Каору объединяет нечто совершенно иное. Разделённое горе и общие устремления связывают нас не хуже стальных