враждебность не была ни чем-то необычным среди членов команды, ни нежелательной, с точки зрения Сталина. Когда в 1948 году Жданов умер, то, как горько вспомнил его сын, Берия шел по улице Горького за гробом, даже не удосужившись притвориться, что он опечален, и всю дорогу смеялся, разговаривая с Маленковым. Берия, по воспоминаниям его сына, со своей стороны, никогда не скрывал своей антипатии к Жданову и высмеивал его художественные претензии[590]. Было время, грустно вспоминала Екатерина Ворошилова, когда в команде царил дух товарищества и дружбы, но теперь два самых любимых члена команды – Орджоникидзе и Киров – давно умерли, и стал преобладать дух недоверия, злобной конкуренции и взаимных интриг. Сталин поощрял это по принципу «разделяй и властвуй». Это все еще была команда, о чем наглядно свидетельствуют события последних лет жизни Сталина, но после Большого террора стало гораздо более очевидно, что это была команда соперников. Антагонизм между Маленковым и Ждановым и их людьми в ЦК был ярким примером. Но были и напряженные отношения между когортами – с одной стороны, старожилами Молотовым и Микояном, а также частично отстраненными Ворошиловым, Андреевым и Кагановичем, у которых было сильное чувство командной идентичности; с другой стороны, была средняя группа из Маленкова, Жданова, Хрущева, Булганина и Берии, которые, в отличие от старшей когорты, по большей части никогда не создавали связей друг с другом; и, наконец, были новые люди, Вознесенский и Кузнецов, которые были восприняты, особенно средней группой, как угроза.

Берия, «величайший интриган», как позднее характеризовал его Молотов, был, по его словам, источником конфликтов[591]. Кроме того, он был единственным, кроме Сталина, кто был ближе всего к органам безопасности, которые к этому моменту постоянно следили за членами команды, по крайней мере, так считалось. «По-моему, всю жизнь меня подслушивают», – сказал Молотов в ответ на вопрос Чуева о прослушивании телефонных разговоров. «Чекисты мне говорили, я не проверял. <…> Поэтому стараемся не болтать такого чего-нибудь»[592]. После войны «бериевская мафия <…> плотным кольцом окружила каждого члена Политбюро, ЦК, правительства, в том числе и Маленкова, – сообщает Андрей Маленков. – Все телефоны полностью прослушивались. Не только отец и мать, но и мы, дети, не могли выйти из дома без сопровождения офицера из органов»[593]. Членов команды повсюду сопровождали телохранители, так же, как и их детей, хотя Светлана, когда поступила в университет, смогла убедить Сталина отменить это требование[594]. Таинственная частная информационная служба Берии якобы работала на благо Сталина, хотя некоторые, в том числе и сам Сталин, начали подозревать, что это делалось и для его собственной выгоды. Но советская безопасность не была сосредоточена в одних руках. В последние годы жизни Сталина у Маленкова в кабинете якобы хранилось пятьдесят восемь томов записей телефонных разговоров Ворошилова, Жукова и других. Красивый особняк Берии на улице Качалова (он был единственным членом команды, у которого был свой особняк) тоже прослушивался[595].

По преобладающему в послевоенный период обыкновению, члены команды стали более осторожно, чем раньше, высказывать мнения, которые могли противоречить взглядам Сталина. По имеющимся данным, Молотов больше других был готов отстаивать свои взгляды, также время от времени возникали споры с Вознесенским и Ждановым. Позже Микоян описал ряд своих разногласий со Сталиным в послевоенный период, хотя, возможно, он высказывал свое мнение в личных беседах, а не на совещаниях с несколькими участниками, и то же самое относилось и к Берии, как утверждал его сын. Но в целом, по сообщениям наблюдателей, было принято покорно соглашаться с тем, что предлагал Сталин[596]. По мнению адмирала Кузнецова, для членов команды было бесполезно спорить со Сталиным, особенно, если рядом находился Берия: «Стоило Сталину высказать только еще предположение, как все хором вторили ему, думая о том, как бы угодить „вождю и учителю“»[597]. Сталин иногда огрызался на них: «Что с вами говорить? Вам что ни скажешь, вы все: „Да, товарищ Сталин“, „Конечно, товарищ Сталин“, „Вы приняли мудрое решение, товарищ Сталин“»[598].

Но собственное понимание Сталиным очевидного раболепия членов команды отличалось от того, как понимал его Кузнецов. Сталин считал, что они лишают его ценных знаний о своих внутренних разногласиях. Он полагал важным «обращать внимание на разногласия, на возражения разбираться, почему они возникли, в чем дело. А они прячут это от меня», – возмущался Сталин. Для него это сокрытие было на самом деле командной стратегией, позволяющей вести дела без особого вмешательства со стороны старика. «Если у них есть между собой разногласия, – однажды пожаловался Сталин, – стараются сначала согласовать между собой разногласия, а потом уже в согласованном виде довести до моего сведения. Даже если остаются не согласными друг с другом, все равно согласовывают на бумаге и приносят согласованное»[599].

Неписаным правилом советской высокой политики стало, что члены ближнего круга не создавали никаких особых альянсов и не встречались друг с другом в обществе, кроме как под присмотром Сталина и у него в гостях. Когда семья Хрущева в 1950 году переехала из Киева в Москву, молодой Сергей Хрущев обнаружил, что жизнь в Москве была иной, чем в Киеве. «Не стало гостей… Здесь друзья и дружба таили в себе опасность»[600]. Алексей Аджубей, муж дочери Хрущева Рады, вспоминал, что когда семья Хрущевых проводила лето в Крыму в 1949 году, Светлана Сталина и ее новый муж Юрий Жданов тоже были там, обе семьи жили в старом царском дворце в Ливадии, но «никакого общения между нами не было. Семейные знакомства не поощрялись»[601]. Конечно, было несколько исключений. Берия, у которого было больше возможностей нарушать правила, часто ездил вместе с Маленковым на дачу на одной машине. Хрущев, который, возможно, был не в курсе изменений в нравах, пытался немного пообщаться на даче с другими членами команды после возвращения семьи с Украины в начале 1950 года, но без особого успеха. В Москве Хрущевы и Маленковы жили на соседних этажах в доме № 3 по улице Грановского, и какое-то время Хрущев организовывал совместные семейные прогулки по близлежащим улицам по вечерам: он и Георгий шли впереди, за ними следовали их жены и дети, вся величественная прогулка проходила в сопровождении охранников; как ни странно, мало кто узнавал их, и не было никаких неприятных инцидентов[602].

По воспоминаниям сыновей Берии и Маленкова, их семьи предпочитали общаться с представителями интеллигенции, а не с другими членами команды. Сын Маленкова, очевидно, забыв про прогулки по улице Грановского своего детства