Шрифт:
Закладка:
Сталин сам начал говорить о старении и о неизбежности передачи власти в ближайшее время, но, по понятным причинам, его коллеги не захотели ловить его на слове. По словам Молотова, в 1946 году Сталин фактически подал в отставку, сказав, что пора передать полномочия кому-нибудь помоложе, и добавил: «Пусть Вячеслав поработает». Как вспоминал Молотов, окружение по-разному восприняло это предложение, но никого, включая и самого Молотова, это не обрадовало (говорили, что Каганович, который всегда ревновал к Молотову, расплакался). Но это не означает, что Сталину нравилось быть на вторых ролях в глазах западной прессы. Неудивительно, что его это раздражало и он затеял конфликт с Молотовым. Поводом послужило то, что Молотов якобы проявил «либерализм» по отношению к иностранным корреспондентам в Москве, когда Министерство иностранных дел ослабило цензурные требования. Сталин считал, что это была уловка, чтобы заслужить симпатию журналистов. Устроив Молотову разнос по телефону из Сочи, Сталин на этом не успокоился и послал письмо в «четверку» с завуалированным предложением повлиять на заблудшего члена группы. Они это сделали, но неохотно и не без колебаний. Эффект был необычайный. Молотов заплакал и натянуто попросил прощения, после чего инцидент был исчерпан. Но это, безусловно, усилило подозрения Сталина, не только в отношении Молотова, но и всей команды, их реакция на требование Сталина явно подразумевала, что между членами команды есть солидарность[565].
У «четверки» были все основания беспокоиться о том, чтобы не потерять расположение Сталина. Микоян получил грубый выговор от Сталина в 1944 году, затем снова в 1946 году, когда Сталин заявил, что он «благодаря своей бесхарактерности расплодил воров вокруг дела снабжения» в своем Министерстве торговли[566]. Два младших сына Микояна только недавно вернулись в Москву после ареста и ссылки, куда они были отправлены во время войны за участие в предполагаемом заговоре против государства. Сам Микоян все еще был четвертым или пятым по частоте посещений кабинета Сталина, но он уже не был столь же заметен в руководстве, как во время войны[567].
Берия обогнал Молотова по частоте посещений сталинского кабинета в четвертом квартале 1945 года и оставался на этом месте в течение 1946 и 1947 годов. Он был членом Политбюро с марта 1946 года и отвечал за чрезвычайно важную ядерную программу, которая привела к успешному испытанию атомной бомбы 29 августа 1949 года. Это произошло намного быстрее, чем ожидали американцы, которые первыми применили атомное оружие в Хиросиме в 1945 году. Тем не менее карьера Берии в 1945 году явно пошла вниз, когда Министерство внутренних дел было разделено на два: Министерство государственной безопасности (МГБ) и Министерство внутренних дел (МВД), первое из которых возглавлялось его близким соратником, а второе – нет. После этого официальной должностью Берии была позиция заместителя председателя Совета министров, на которого была возложена общая надзорная ответственность за органы безопасности (хотя за безопасность членов Политбюро он не отвечал), но ясно, что это не отражало ни его близости к Сталину, ни его сохранившихся связей с миром спецслужб, в характер которых трудно проникнуть. Его сын говорил, что Берия, даже когда он больше не отвечал непосредственно за органы безопасности, имел свою собственную разведывательную сеть, которая не зависела от какой-либо существующей структуры и функция которой заключалась в том, чтобы служить дополнительным информационным каналом для Сталина[568].
Маленков, верный исполнитель, стал членом Политбюро в марте 1946 года вместе с Берией, но через два месяца, в мае 1946 года, был уволен с поста секретаря ЦК, и ему пришлось ждать более двух лет, прежде чем его восстановили в должности, что случилось только в июле 1948 года. Причиной недовольства Сталина были, по-видимому, недостатки в авиационном производстве, которое курировал Маленков: в середине 1946 года он едва избежал ареста, когда были арестованы его близкие соратники и его имя упоминалось в их показаниях. Его сын вспоминает, что «некоторое время [он] находился под домашним арестом», прежде чем его отправили помогать с хлебозаготовками в Сибири[569], и он опустился на последнее место среди членов Политбюро по упоминаниям в прессе. Однако в 1947 году, еще до восстановления в должности секретаря ЦК, Маленков стал третьим (после Берии и Молотова) по частоте посещений кабинета Сталина. Андрей Жданов, который, как правило, шел в гору, когда Маленков шел вниз, пережил свой кризис военного времени (по словам Молотова, Сталин любил Жданова больше, чем кого-либо еще в команде, не считая Кирова), но бо́льшую часть 1945 года Жданов провел вдали от центра в качестве главы советской Контрольной комиссии в Финляндии, откуда он был отозван в декабре из-за «сложной ситуации» (без каких-либо дополнительных объяснений), связанной с болезнью Сталина. Вернувшись в Москву в качестве секретаря ЦК, он несколько лет тесно сотрудничал со Сталиным в деле воспитания интеллигенции, но, несмотря на продолжающиеся контакты, не был в числе частых посетителей кабинета Сталина (в 1946 году он был пятым, а в следующем году стал шестым)[570].
Николай Вознесенский, Алексей Косыгин и Алексей Кузнецов, все трое с ленинградским прошлым и, как известно, протеже Жданова, в первые послевоенные годы быстро росли. Вознесенский, который был кандидатом в члены Политбюро с 1941 года, в феврале 1947-го стал его членом. Хрущев вспоминал Вознесенского в эти годы как «умного, резкого, прямого и смелого»[571]. Из-за быстрого продвижения он стал высокомерным и бывал груб с коллегами по команде, даже старшими по возрасту, такими как Молотов, но, говорили, что Сталин ценил Вознесенского за то, что он давал ему прямые ответы на экономические вопросы[572]. Косыгин, молодой управленец в области экономики, который возглавлял Ленинградский горисполком до перевода в Москву в 1939 году в качестве наркома текстильной
