вреда, но и для того, чтобы помешать им уйти. Когда тонины открывали портал, охранники стояли рядом с ними с обнаженными мечами, готовые убить их, если они попытаются сбежать.

Тонин, назначенная в Айсаир, спала, свернувшись калачиком в углу. Как и все тонины, она была лысой, а ее кожа была мертвенно-белой: признак жизни, проведенной без естественного освещения. Ее лицо покрывали язвы, которые усугублялись грязью и копотью. Если великий Бог Кейдж когда-либо создал более отвратительное существо, чем тонин, Дарусу еще предстояло с ним встретиться.

Конечно, Киориу были еще одним неизбежным злом. И они были очень нужны сейчас, если он хотел найти Аасгода. Прикованные цепью за шею и в намордниках, они бродили по комнате на четвереньках, длинноногие и долговязые. Каштановые волосы покрывали их тела, как мех. Дарус держался на расстоянии. Киориу были больше животными, чем людьми, и он своими глазами видел, какой вред они могут причинить.

— В тебе есть магия, — сказал дрессировщик, южанин. Из всех эгрилов они были самыми набожными последователями Кейджа. Его маска была подобием собственного лица Кейджа, вырезанного из черного оникса, и Дарус знал, что за ней у человека не будет одного глаза и одного уха в честь их Бога.

— Конечно, у меня есть магия — я один из Избранных Императора, — ответил Дарус. — Надеюсь, твои животные способны на большее, чем просто чувствовать очевидное.

— Магия заражает своим зловонием все, к чему прикасается. — При этих словах дрессировщик скривил губы. — Когда ее используют, она сильная и ясная и зовет моих детей. Никакое расстояние или здание не могут скрыть запах от них. Зловоние прилипает к тебе и оставляет на тебе метки.

Дарус кивнул:

— У тебя есть имя?

— Осмер.

— Как скоро твои создания будут готовы приступить к работе?

— Сейчас. Им не нужен отдых. — Осмер кивнул в сторону спящей тонин. — Киориу не такие слабые, как другие.

— Хорошо, — сказал Дарус. — Немедленно выпусти их. Я хочу, чтобы они нашли этого мага.

— Если он не использует свои силы, моим детям будет труднее его найти, — сказал Осмер.

Дарусу не понравилось безразличие этого человека к нему, отсутствие страха и уважения. Он шагнул вперед, чтобы его ударить, но животные встали на дыбы, зарычав, поэтому он опустил руку:

— Я не в первый раз имею дело с твоими созданиями.

— Тогда ты понимаешь, что будут жертвы. Когда они окажутся на свободе, им нужно будет поесть.

Дарус ухмыльнулся:

— В этом городе нет невинных. Только джиане. Твои «дети» могут съесть их столько, сколько захотят. Я требую только, чтобы Аасгод и девочка были найдены и доставлены ко мне, все еще способные говорить. Все остальные — честная добыча.

Осмер улыбнулся в ответ:

— Очень хорошо. Мы приступим к работе. Начнем с того места, где их видели в последний раз, и оттуда пойдем по следу.

— Отлично. — Дарус подумал, не стоит ли ему предупредить губернатора, но быстро отбросил эту идею. Этому человеку нужно преподать урок.

31

Тиннстра

Южная Дорога

Тиннстра проснулась рано. Она лежала в задней части фургона, Зорика была зажата между ней и Аасгодом. Она проверила мага и с облегчением обнаружила, что он все еще жив. По крайней мере, это было уже кое-что. Возможно, знак того, что удача им улыбнулась.

Утро выдалось холодное, земля покрылась инеем, в воздухе висел туман, солнце еще не взошло, но, по крайней мере, ночью не выпал снег. Еще один хороший знак.

В лагере было тихо; насколько она могла судить, все остальные еще крепко спали. У дороги стоял охранник, но он держался поближе к своему костру, повернувшись спиной к лагерю.

На мгновение у нее возникло искушение снова лечь — она плохо спала. В голове крутилось все, что сказал ей Аасгод, что он от нее хотел, но она знала, что лучше встать и чем-нибудь заняться.

Тиннстра снова сложила костер и использовала кремень, чтобы его разжечь. Она смотрела, как пламя потрескивает и растет, когда она подбрасывала еще хвороста. От огня всегда становилось лучше – этому научил ее отец.

Мысли о нем вернули боль его потери: тупую, опустошающую боль в животе. Она сомневалась, что когда-нибудь смирится с его смертью.

Она встала и потянулась. Хватит тратить время впустую. Скоро рассветет, и Тиннстра никак не сможет попрактиковаться в шуликан, когда все будут бродить по лагерю.

Ее ноги скользнули в первую позицию. Обе руки взмыли вверх, а затем опустились вместе с остальным телом. Медленно и с идеальным контролем она отодвинула левую ногу назад, повернув ступню под прямым углом к телу, затем выровнялась так, чтобы обе ступни были расположены шире плеч. Она пригнулась к земле, правая рука двинулась вперед, левая — за спину и над головой. Лошадь-стойка была первой позицией, которую показал ей отец, когда она была ненамного старше Зорики. В сознании она снова была ребенком, тренирующимся под бдительным присмотром отца, изо всех сил пытающимся быть для него идеальной.

— Что ты делаешь?

Голос разрушил концентрацию Тиннстры. Она споткнулась, затем выпрямилась и обнаружила, что Аасгод пристально смотрит на нее из фургона; рядом с ним сидит Зорика. Даже сквозь туман она могла видеть его очень бледную кожу и темные круги под глазами. Но он был все еще жив. И зол.

Тиннстра покраснела, убрала прядь волос с лица, чувствуя себя глупо:

— Просто немного разминаюсь.

— Возможно, лучше не показывать всем, кто ты есть, — отрезал Аасгод. — Нам не нужно ничье внимание.

— Простите.

— Солдаты в замке обычно так делали, — сказала Зорика.

— Они были Шулка, — сказал Аасгод, его тон смягчился. — Великие воины.

— Ты Ш... Шул… Шулка? — спросила Зорика.

— Папа Тиннстры был очень известным Шулка. — Аасгод уставился на Тиннстру так, словно впервые увидел ее как следует.

Тиннстра почувствовала, что сгибается под его пристальным взглядом:

— Был. Он научил меня упражнениям.

— Он мертвый? — спросила Зорика, переводя взгляд с Тиннстры на Аасгода и обратно.

— Да. — Боль в ее груди стала острее.

— Мои мама и папа тоже умерли, — сказала Зорика, уставясь в пол.

— Ах, моя дорогая. — Аасгод обнял ее. — Ты храбрая девочка.

— Я скучаю по ним.

— Я знаю, — ответил Аасгод.

Тиннстра стояла и смотрела на них, не зная, что сказать. Если и