Тиннстра снова взглянула на девочку:

— Откуда вы знаете, что у нее есть эти способности?

— Вокруг каждого, кто может использовать магию или обладает потенциалом, есть аура уникального цвета, в зависимости от их способностей. Что касается Зорики, то вокруг нее плавает мириад цветов. Это довольно красиво.

— Я ничего не вижу.

— Как и большинство людей. Я могу видеть только после того, как выпью воду Чикара.

— А ее магия — ее силы, — они проявятся только тогда, когда она достигнет половой зрелости?

Аасгод кивнул.

— То есть через десять лет. К тому времени Рааку будет повержен. — Тиннстра какое-то время молчала. Все это было слишком тяжело для восприятия. — Верно? Когда Мейгор вступит в бой?

— Я не знаю, сможет ли их армия сдержать Рааку. Как только он положит на них глаз, они, вероятно, падут, как и любая другая страна.

— Тогда почему мы идем туда? Почему не куда-нибудь еще?

— Потому что там безопасно, пока. Дорнуэй пал. Чонгор пал. Больше нигде нет места, доступного и свободного от контроля Эгрила, и Зорике нужно где-то расти, где ее можно было бы обучать. Если Эгрил вторгнется в Мейгор до того, как ее силы проявятся в полной мере, тогда ее придется увезти в другое место, пока она не будет готова.

— Быть королевой?

— Быть воином.

— Но как? — спросила Тиннстра. — Если вы… если вы не... если вы не с нами… Я не могу…

— Одна из моих последних живых магов ждет в Мейгоре. Ее зовут Анама. Она знает о потенциале Зорики. Мне нужно, чтобы ты пообещала, что доставишь к ней принцессу.

— Кто-нибудь еще знает? Ее дядя?

— Нет. Это слишком большой секрет. Если Рааку узнает, он использует все оружие, которое у него есть, каждого солдата, чтобы ее убить. Мы уже потеряли ее брата. Мы не можем себе позволить потерять и ее. Если мы это сделаем, Рааку захватит мир.

— Он действительно настолько силен? Говорят, он сын Кейджа. Правда?

— Эгрилы верят, что даже Четыре Бога когда-то тоже были детьми Кейджа, так что в эту историю легко поверить. — Аасгод покачал головой. — В реальности? Я думаю, он похож на Зорику — одарен сверх всего, что мы когда-либо видели, и ему удалось использовать эту силу, чтобы превращать людей в невообразимых существ.

— Таких как Дайджаку?

— Да, — согласился Аасгод, — и гораздо хуже. У него есть и другие монстры, с которыми Джии еще предстоит познакомиться.

Тиннстра прикусила губу, чтобы сдержать крик, и посмотрела на Зорику:

— Она знает?

— Конечно, нет.

Тиннстра уставилась на спящего ребенка. Ей лучше не знать. На Тиннстру возлагались большие надежды, связанные с тем, что у нее был знаменитый отец, и она их не оправдала. Будущее мира зависело от Зорики. Как кто-то мог бы с этим справиться?

И это только в том случае, если Аасгод не умрет и Тиннстра сможет ее уберечь. Да помогут им всем Четыре Бога. Все это было слишком тяжело вынести. Ей хотелось кричать. Ей хотелось убежать. За свою жизнь она подвела всех, кто когда-либо от нее зависел. Она не хотела ответственности. Почему я? Почему я должна это делать?

Но она знала ответ на свой вопрос. Потому что я решила вернуться и спасти девочку. Я могла бы ее оставить тогда. Я мог бы ее оставить потом. Но я этого не сделала, потому что не могу. Ей нужен кто-то — и я все, что у нее есть.

29

Дрен

Киесун

Дрен сильно ударился о воду. Было холодно, так чертовски холодно, но он зажал рот, все инстинкты работали, чтобы сохранить ему жизнь. Вес стула, к которому он был привязан, тянул его вниз, в темноту. Он извивался и напрягался в веревках, но ничего не менялось. Паника вспыхнула в его груди.

Он тонул быстро. Об этом позаботился стул. Тени мелькали по его лицу, потревоженные его появлением. Он выпустил изо рта пузырек воздуха и наблюдал, как он устремляется к поверхности, забирая с собой немного жизни, когда почувствовал нарастающий гул в ушах.

Дно подошло с легким толчком, и он лежал там среди обломков и хлама, водорослей и камней. Холод мешал думать, и он чувствовал, как воздух прижимается к внутренней стороне его губ, стремясь вырваться из легких обратно на поверхность. Он выпустил еще один пузырек. Он ничего не мог с этим поделать. Ничто не могло это остановить.

Он не хотел умирать здесь, в темноте. Один. Забытый. Он хотел, чтобы кто-нибудь его спас, притащил обратно, сказал ему, что все будет хорошо. Он хотел свою мать. Он хотел... Нет. Он не был тем мальчиком. Он был волком, воином. Он будет сражаться до конца.

Он должен освободиться. Он должен жить.

Нож. У него все еще есть нож. Тот, что в ботинке. Тот, который нашли бы чертовы шулка, если бы потрудились обыскать его как следует. Надежда. Он провел каблуком по ножке стула, почувствовал, как ботинок сдвинулся, пошаркал по грязи, почувствовал, что ботинок сдвинулся еще немного. Разочарование смешивалось с гневом и боролось со страхом, когда он передвигал ногу на долю дюйма за раз. Краем глаза он увидел, как еще один пузырек драгоценного кислорода скользнул мимо его губ.

Темнота давила на него, когда потребность дышать вытеснила все его мысли, и грудь начало сводить спазмами, как будто ему нужно было откашляться. Я сейчас умру. С его губ сорвалось еще больше воздуха, унося с собой часть боли, и он наблюдал, как пузырьки поднимаются к поверхности, так далеко. Я сейчас умру.

Нет.

Усилием воли Дрен подавил панику. Что бы ни случилось, он будет бороться. Он не собирался умирать среди мусора в гавани. Он не позволит Джаксу победить. Он лучше него. Лучше, чем этот гребаный шулка. Он посмеется последним. Месть.

Он пошевелил ногой, почувствовал, как ботинок расстегнулся, нога соскользнула. Нож блеснул в иле. Если бы только не было так трудно думать. Его легкие горели от того малого количества воздуха, от той малости жизни, которая у него осталась.

Он крутанул стул, пытаясь подобраться поближе к лезвию, его пальцы отчаянно тянулись к нему. Его грудь свело судорогой. Всего этого было слишком много. Больше воздуха вылетело