Его голова запрокидывается, шея выгибается, живот напряжен, мышцы дрожат, и я чувствую жар его семени и пульсацию его члена. Он издает серию отрывистых стонов, один громче другого.

С тихим стоном он опускает подбородок, чтобы посмотреть на меня, и в его взгляде сквозит неподдельное удивление и что-то еще. Нечто нежное и мягкое, не те прилагательные, которые я обычно использую для его описания, но все же что-то искреннее.

Или вызванное наркотиками.

Он прижимается ко мне, хватая ртом воздух, пряча голову в изгибе моей шеи, а я обнимаю его одной рукой.

— Ты хорошо справился, Бром, — шепчу я ему. — И даже когда ты сверху, все равно такой красивый, когда кончаешь.

Он тяжело выдыхает, и я чувствую, как его сердце бьется рядом с моим.

Затем он поднимает голову, упираясь локтями по обе стороны от моих плеч, и обхватывает мое лицо ладонями. Он продолжает пристально смотреть на меня, просто смотрит до тех пор, пока я не чувствую это в своей душе.

— Что? — шепчу я, заглядывая в его ониксовые глаза, не желая разрушать очарование этого момента, который кажется глубоким и пронзительным, будто что-то настоящее пробивается сквозь туман.

— Любовь непроизвольна, — говорит он тихим и резким голосом. — Я люблю тебя, Икабод Крейн. Я люблю тебя против своей воли.

Я замираю, не в силах поверить собственным ушам.

— Дело не в наркотике, — продолжает он, проводя большим пальцем по моей губе, пока я смотрю на него, застыв на месте. — Я знаю, что ты собираешься это сказать. Чувства были и раньше. Были всегда. Я люблю тебя, потому что так оно и есть. Это происходит автоматически, как следующий вдох.

Мое сердце словно взлетает, колотясь о ребра.

— Ты бы предпочел не любить меня?

Он одаривает меня редкой, милой улыбкой.

— Было бы намного проще, — он наклоняется и целует меня в губы, его борода царапает мой подбородок. — Но уже все случилось.

***

Мы засыпаем в объятиях друг друга глубоким, блаженным сном, вызванным наркотиками и сексом, в котором мы оба так нуждались. К тому времени, когда я открываю глаза, серый свет снаружи уже освещает комнату. Если бы сегодня утром у меня были ранние занятия, я бы точно их пропустил.

— Доброе утро, — шепчу я Брому, который ворчит в подушку. — Кажется, ты пропустил свое первое занятие. Мы проспали.

— Кого это волнует? — он ворчит. — Все это не важно.

В этом он прав.

— Справедливое замечание, — говорю я, убирая с себя его руку, встаю на ноги и потягиваюсь. — Но сейчас нам нужно соблюдать приличия.

Я подхожу к окну, разминаю шею, пытаясь проснуться, и замираю.

У меня волосы встают дыбом.

На столе, поверх разорванной белой ткани, лежит еще одна мертвая змея в форме буквы «S», в которую воткнуты швейные иглы.

На этот раз нет ни слов, ни предупреждения, написанного кровью.

Но под змеей, как и на эмблеме института Сонной Лощины, лежит длинный ключ.

Глава 26

Кэт

— Ты готова? — спрашивает меня Бром, подводя Сорвиголову к тому месту, где я сижу верхом на Подснежнице.

Я поглаживаю ожерелье, которое надежно спрятала в маленьком кармашке на платье, и киваю.

— Как всегда.

Последние несколько дней я носила кулон с крестом и луной на шее, веря в то, что Фамке сказала о его защите, но поскольку она взяла на себя труд незаметно передать его мне в пирожном, я решила, что лучше оставить его при себе, но не на виду. Не хочу, чтобы Фамке страдала, если моя мама увидит это.

— Возвращайтесь, как только закончите, — рявкает на нас Крейн, прислонившись к двери конюшни. — Вернитесь сюда до наступления темноты.

Я закатываю глаза, в то время как Бром поворачивается в седле лицом к Крейну.

— Хорошо, папочка.

Я смеюсь. Взволнованное выражение лица Крейна просто бесценно.

— Я тебя выпорю за это, красавчик, — рычит Крейн. — Тебя тоже, Кэт.

— Я даже ничего не сказала! — протестую я.

— А я и не говорил, что ты заслужила, — говорит он.

Я качаю головой. У него всегда есть повод применить линейку.

Затем я уговариваю Подснежницу последовать за Сорвиголовой по дорожке и пройти через центральный двор. Для субботы здесь ужасно тихо, в кампусе ни души, несмотря на теплую погоду и серые облака.

Но, похоже, за последнюю неделю, после смерти Лотты и констебля, все изменилось. В кабинетах тихо, ученики, похоже, замкнулись в себе. Некоторые из них выглядят такими же больными, как мисс Чой, изможденными и бледными, с потемневшими глазами и синяками, и я задаюсь вопросом, заразна ли ее болезнь (если это можно так назвать). И только половина учеников приходят на занятия.

На днях я высказал это Крейну и Брому, и, конечно, Крейн считает, что все это как-то связано. Возможно, он прав, хотя мы не можем понять, почему все так происходит. Но они были окутаны еще большей тайной — кто-то оставил мертвую змею и ключ на столе Крейна посреди ночи. И мы провели последние несколько дней, безрезультатно примеряя его к каждой двери, с которой сталкивались.

— Я правда надеюсь, что мои… — начинает Бром, когда ворота распахиваются, чтобы пропустить нас. Он замолкает, когда мы проходим через защиту, у меня в ушах звенит, пока, наконец, все не стихает. — Мои родители, — продолжает он, качая головой, — за неимением лучшего слова, не придут на ужин.

— За неимением лучшего слова? — спрашиваю.

Он бросает на меня холодный взгляд, пока мы едем бок о бок по тропе. Мы немного рановато вышли, так что нет смысла торопиться.

— Они не те, за кого себя выдают, — говорит он как ни в чем не бывало. — Они вовсе не мои родители. Сестра Софи сказала тебе, что я ее родственник.

— Но это не значит, что они не твои родители, —