Когда Маркус умер, поднялся могучий рев, и Кормак с криком собрал вокруг себя остатки своего войска и, ударив шпорами, прорвался сквозь разрозненные ряды и на полной скорости помчался к другому концу долины.

Но когда он приблизился, он увидел, что было слишком поздно. Как они жили, так и умерли, эти свирепые морские волки, с обращенными к врагу лицами и обагренным сломанным оружием в руках. Они лежали мрачной и безмолвной группой, даже после смерти сохраняя часть строя стены щитов. Среди них, перед ними и повсюду вокруг них грудами лежали тела тех, кто тщетно пытался их сломить. Они не отступили ни на шаг! Все они, до последнего человека, погибли на своих путях. И не осталось никого, кто мог бы перешагнуть через их истерзанные тела; те римляне, которые избежали топоров викингов, были сражены сзади древками пиктов и мечами гаэлов.

И все же эта часть битвы не была закончена. Высоко на крутом западном склоне Кормак увидел окончание этой драмы. Группа галлов в римских доспехах напала на единственного человека – черноволосого гиганта, на голове которого поблескивала золотая корона. В этих людях было железо, так же как и в человеке, который бросил их на произвол судьбы. Они были обречены – их товарищей убивали позади них – но прежде, чем придет их очередь, у них, по крайней мере, будет жизнь черноволосого вождя, который вел золотоволосых людей Севера.

Наседая на него с трех сторон, они заставили его медленно отступать вверх по крутой стене ущелья, и скрюченные тела, растянувшиеся вдоль его отступления, показывали, как яростно оспаривался каждый фут пути. Здесь, на этом обрыве, было достаточно трудно удержаться на ногах в одиночку; но эти люди сразу же взобрались и сражались. Щит Кулла и огромная булава исчезли, а огромный меч в его правой руке был окрашен в малиновый цвет. Его кольчуга, изготовленная с использованием забытого искусства, теперь висела клочьями, а кровь струилась из сотен ран на конечностях, голове и теле. Но его глаза все еще горели радостью битвы, а усталая рука все еще наносила смертельные удары могучим клинком.

Но Кормак видел, что конец наступит прежде, чем они смогут добраться до него. Теперь на самом гребне крутизны жизни странного короля угрожала заостренная изгородь, и даже его железная сила ослабевала. Теперь он раскроил череп огромному воину и обратным ударом перерезал шейные связки другому; пошатнувшись под градом мечей, он ударил снова, и его жертва упала к его ногам, рассеченная до грудной кости. Затем, как раз в тот момент, когда дюжина мечей поднялась над пошатывающимся атлантийцем для смертельного удара, произошла странная вещь. Солнце было погружение в западное море; весь вереск стал красным, как океан крови. Запечатленный в лучах умирающего солнца, каким он появился впервые, Кулл встал, а затем, подобно рассеявшемуся туману, за пошатывающимся королем открылся величественный вид. Изумленные глаза Кормака уловили мимолетный гигантский проблеск других краев и сфер – словно отраженный в летних облаках, он увидел вместо поросших вереском холмов, простирающихся до самого моря, тусклую и могучую страну голубых гор и мерцающих тихих озер – золотые, пурпурные и сапфировые шпили и высокие стены могущественного города, какого земля не знала уже много дрейфующих веков.

Затем, подобно рассеянному миражу, все исчезло, но галлы на высоком склоне побросали оружие и смотрели как ошеломленные –Ибо человек по имени Кулл исчез, и не было никаких следов его ухода!

Как в тумане Кормак развернул своего скакуна и поскакал обратно по вытоптанному полю. Копыта его коня разбрызгивали озера крови и звенели о шлемы мертвых людей. По всей долине гремел победный крик. И все же все казалось темным и странным. Какая-то фигура шагала по разорванным трупам, и Кормак смутно осознавал, что это Бран. Гаэль соскочил с коня и встал перед королем. Бран был безоружен и окровавлен; кровь сочилась из порезов на лбу, груди и конечностях; доспехи, которые он носил, были начисто срезаны, а порез прорезал половину его железной короны. Но красный драгоценный камень все еще сиял безупречно, как звезда резни.

“У меня на уме убить тебя”, - сказал гаэль тяжело, как человек, говорящий в оцепенении, - “ибо кровь храбрых людей на твоей голове. Если бы вы подали сигнал к атаке раньше, некоторые были бы живы ”.

Бран скрестил руки на груди; в его глазах была тревога. “Бей, если хочешь; я устал от резни. Это холодный напиток, который придает ему особую остроту. Король должен рисковать человеческими жизнями и обнаженными мечами. На карту были поставлены жизни всего моего народа; я пожертвовал норманнами – да; и мое сердце болит внутри меня, потому что они были мужчинами! Но если бы я отдал приказ, когда ты хотел, все могло бы пойти наперекосяк. Римляне еще не скопились в узком устье ущелья, и, возможно, у них было время и пространство, чтобы снова сформировать свои ряды и отбиться от нас. Я ждал до последнего момента – и бродяги погибли. Король принадлежит своему народу и не может позволить ни своим собственным чувствам, ни жизням людей влиять на него. Теперь мой народ спасен; но мое сердце похолодело в груди ”.

Кормак устало опустил острие меча на землю.

“Ты прирожденный король людей, Бран”, - сказал гэльский принц.

Глаза Брана блуждали по полю. Туман крови витал над всем, где победоносные варвары грабили мертвых, в то время как те римляне, которые избежали резни, бросив свои мечи, и теперь стояли под охраной, смотрели на это горящими глазами.

“Мое королевство – мой народ – спасены”, - устало сказал Бран. “Они придут из вереска тысячами, и когда Рим снова выступит против нас, он встретит сплоченную нацию. Но я устал. Что с Куллом?”

“Мои глаза и мозг были затуманены битвой”, - ответил Кормак. “Я думал увидеть, как он исчезнет, как призрак на закате. Я буду искать его тело”.

“Не ищи его”, - сказал Бран. “С восхода солнца он пришел – в закат он ушел. Из туманов веков он пришел к нам, и обратно в туманы эонов он вернулся – в свое собственное королевство”.

Кормак отвернулся; сгущалась ночь. Гонар стоял перед ним, как белый призрак.

“В свое королевство”, -