Мистер Шрайбер был весьма удивлен.

– Говорили в последние дни?.. Но ведь мы вам только что это сказали. Мы и сами-то не знали буквально до вчерашнего дня…

– Но мы видели, к чему все идет, – объяснила миссис Харрис, а миссис Баттерфилд вытерла глаза уголком фартука и пробормотала: «Милые, добрые люди!..»

– Вы хотите сказать, что знали про дом на побережье и про то, что мы попросим вас поехать с нами? – удивленно спросил мистер Шрайбер.

Миссис Харрис безо всякого смущения пояснила:

– Ну, в доме новости не утаишь. У стен, как говорится, и то уши есть. О чем еще говорить в общей гостиной на нашей половине, как не о том, что делается на хозяйской?..

– Так вы не останетесь? – спросила миссис Шрайбер с несчастным видом.

– Голубушка, – мягко сказала миссис Харрис, – чего бы мы только ни сделали, чтобы отблагодарить вас за то, что вы были так добры к нам, и за то, что вы дали Генри дом и шанс в жизни!.. Но мы все обсудили – мы не можем, просто не можем.

Видя, как расстроилась его супруга, мистер Шрайбер спросил:

– Но в чем же дело? Вам не нравится Америка?

– Боже упаси! – воскликнула миссис Харрис. – Тут чудесно! Наверно, во всем мире лучше места не найти – правда, Ви?

Взволнованная миссис Баттерфилд могла лишь покивать в ответ.

– Но что тогда? – настаивал мистер Шрайбер. – Если дело в деньгах, мы могли бы…

– Деньги! – замахала руками миссис Харрис. – У нас их уже больше чем нужно! Мы не возьмем у вас больше ни пенни. Просто – просто мы соскучились по дому.

– Соскучились! – эхом повторил мистер Шрайбер. – Но у вас тут есть всё! В чем дело?

– Вот именно, – попыталась объяснить миссис Харрис, – у нас есть все. А мы скучаем по малости, которая была у нас дома. Нам пора. Мы – мы должны ехать.

И неожиданно, так, словно эти слова вырвались из самой глубины ее сердца, она воскликнула:

– Пожалуйста, не просите нас остаться и не спрашивайте, почему мы хотим уехать!..

Ну как могла она объяснить – даже Шрайберам, которые сами жили в Лондоне и любили его, – как хочется им вернуться в этот огромный, неспешный, широко раскинувшийся серый город, где они родились и прожили всю жизнь?

Стеклянные громады нью-йоркских небоскребов уводят ваши глаза к небу, непередаваемый и неповторимый уличный шум, непрестанное движение в каньонах улиц будоражат и волнуют, роскошные и яркие театры, магазины и супермаркеты поражают воображение. Но как объяснить тоску по серым и бурым зданиям, которые бесконечными рядами теснятся вдоль улиц, по этим улицам, вливающимся в маленькие, уютные тихие площади, обсаженные деревьями, или по другим улицам, где каждый из домов[31] был выкрашен в свой цвет?

Как объяснить друзьям, что они соскучились по спокойной и уютной, хотя и далеко не красивой лондонской улочке Уиллис-Гарденз, по цоканью копыт лошади цветочника в утренней тишине, по улочке, где даже проезжающее такси становится почти событием?

Могли ли сравниться суета, шум и спешка делового, сияющего неоном Нью-Йорка, в котором им повезло прожить полгода, с удовольствием от чашки чая на тесной кухоньке лондонской полуподвальной квартиры?

И уж никак нельзя было, не обижая Шрайберов, сказать им, что подруги соскучились по своей работе в качестве приходящей прислуги.

В Лондоне каждый день приносил что-то новое – приключение, сплетню, слух. Случалось хорошее и плохое: подруги радовались и огорчались, обсуждали своих клиентов. А их у каждой было не по одному и не по два, а не меньше чем по дюжине – каждый со своим характером, темпераментом, со своими жизненными обстоятельствами, надеждами, тревогами, проблемами и устремлениями, провалами и победами. Каждому уделялось по часу-два (не каждый, конечно, день). Поэтому у каждой из подруг было, можно сказать, не по одной, а по целой дюжине интересных жизней – ведь их клиенты доверяли им все свои секреты, как водится это между лондонскими приходящими уборщицами и их нанимателями.

Какова новая девушка майора Уоллеса – как он уверял, его кузина, только что из Родезии, хотя уж кто-кто, а миссис Харрис точно знала, что майор только позавчера познакомился с ней в «Антилопе», с какими новыми причудами и требованиями графини Вышинской придется бороться – весело, но бескомпромиссно – все это было интересно. А если, к примеру, «Экспресс» публиковал пикантную скандальную историю о том, как лорд Какеготам был застигнут супругой весьма ин флагранте[32] с Памелой Такойто посреди пальм в кадках на майской ярмарке, – на другой день, убираясь у миссис Ффорд Ффулкс, известной своими двойными «ф» и остроумием разведенной светской дамы, которая не пропускала никаких интересных событий, миссис Харрис имела возможность выслушать историю со всеми подробностями и в том виде, в каком она имела место в действительности, а не в том, в каком были вынуждены изложить ее связанные условностями и цензурой светские хроникеры.

А еще был среди клиентов миссис Харрис некий мистер Александр Хироу, который путался с дýхами, призраками и полтергейстом и держал загадочную лабораторию на задах своего дома на Итон-Мьюз. Миссис Харрис его берегла и лелеяла, хоть и побаивалась. Но, согласитесь, как это здорово – быть на короткой ноге с тем, кто, в свою очередь, на короткой ноге с потусторонними существами!

Даже такие, казалось бы, мелочи, как то, удастся ли мистеру Пилкертону отыскать свой паричок, которым он прикрывал растущую лысинку и который с пьяных глаз запихал невесть куда, или самочувствие оранжевого карликового пуделя Уодхэмов – эта симпатичная и дружелюбная собачка вечно чем-то хворала, – или, скажем, успеют ли сшить новое платье к Охотничьему балу для леди Дант, – даже такие пустяки делали каждый день интересным.

А как приятно было порой дать от ворот поворот зарвавшемуся клиенту, не угодившему им или нарушившему какую-нибудь из заповедей профсоюза уборщиц, и как интересно было потом выбирать себе нового клиента на место неудачника! Последняя процедура включала звонок в контору по найму или в «Юниверсал Аунтс»[33], допрос претендента и, наконец, волнующий визит в новый дом, кладезь новых сплетен и сокровищницу вещей, за которыми надо было ухаживать.

Что могло сравниться со всем этим – даже в Нью-Йорке, величайшем городе мира?..

Их влекли домой – пустяки. Мелочи. Никогда они не видели, например, столь богатого выбора столь привлекательных продуктов, как в американских супермаркетах, – но никогда не видели они и столь безличных, можно сказать бездушных магазинов, как эти супермаркеты. Каждая отбивная, каждый листик латука, каждая вымытая до блеска морковка лежали на прилавках в своих целлофановых саванах – стерильные, надраенные, спеленатые пластиком, взвешенные и оклеенные ярлычками –