где подавали такой восхитительный суп из моллюсков с картошкой, луком-пореем и сметаной – «новоанглийскую устричную похлебку». Было бы хорошо, если бы миссис Харрис удалось задержаться на этих приятных воспоминаниях на более долгое время, но крики остальных присутствующих вернули ее к пережитому фиаско. Она спрятала лицо в ладонях и воскликнула:

– Нет, нет! Уйдите! Я – я не могу никого видеть! Я глупая старуха, которая вечно суется не в свое дело и губит все, к чему притронется… Пожалуйста, уходите!..

Но мистер Шрайбер теперь так просто не ушел бы. Он протолкался к постели и взмахнул руками:

– Но вы не понимаете, миссис Харрис! Пока вы были… ну, пока вам нездоровилось, случилось нечто важное! Нечто замечательное! Мы – усыновляем Генри! Он теперь – наш! Он останется с нами, если вы не против. Вы знаете, что мы любим его, а он нас. У него будет хороший дом и все, чтобы он вырос хорошим человеком!

Миссис Харрис была еще слишком больна, чтобы понять все, что говорил мистер Шрайбер, но уловила, что речь идет о Генри и что тон мистера Шрайбера радостный. Она отняла от лица ладони и уставилась на Шрайберов, походя сейчас на печальную обезьянку.

– Это все Генриетта, – объяснил мистер Шрайбер. – Она это придумала, и прямо на следующий день я поймал Кентукки и поговорил с ним. Он, в общем, не такой уж скверный тип, когда узнаешь его получше. Ну, просто не любит он детей, что уж тут поделаешь. И вбил себе в голову, что если его поклонники узнают, что он в разводе и что у него есть сын – наполовину англичанин, то они от него отвернутся. Так что я сказал ему, что если он не против, мы с Генриеттой хотели бы взять мальчика к себе и воспитывать как своего сына…

– Он сказал: «Старая стерва, влезла не в свое дело, – сказал он. – Забирайте щенка и везите его обратно в Англию», – проговорила миссис Харрис. – О своем собственном сыне.

– Вы не поняли, – покачал головой мистер Шрайбер. – Он не будет нам мешать. Все получается как нельзя лучше для всех. Мальчик – американский гражданин и имеет право быть здесь. Кентукки – его законный отец, это засвидетельствовано в архивах ВВС. Мы написали в Англию, чтобы нам выслали его свидетельство о рождении. Проблем не будет – ведь Клейборн на правах отца может потребовать, чтобы сын был с ним. Юристы подготовят документы об усыновлении, и мы их сразу же подпишем.

В этот раз миссис Харрис как будто поняла.

– Вы уверены? – спросила она. – С вами ему будет хорошо.

– Конечно, уверены! – воскликнул мистер Шрайбер, довольный, что до нее наконец дошло. – Говорю вам, этот тип был счастлив избавиться… то есть я хочу сказать, он был рад, что мальчик будет жить с нами.

Миссис Шрайбер поняла, что на первое время для миссис Харрис новостей достаточно, подтолкнула мужа локтем и сказала:

– Мы расскажем все подробно попозже, Джоэль. Сейчас, вероятно, миссис Харрис хотела бы немного поговорить со своим другом.

Мистер Шрайбер – киномагнат, детектив и прокурор – проявил себя еще и послушным мужем.

– Конечно, конечно, – поспешно согласился он. – Мы вас оставляем…

Когда они вышли (миссис Баттерфилд тактично последовала за ними), мистер Бэйсуотер промолвил:

– Ну вот. Кажется, все устроилось?

Остатки черной волны разочарования нахлынули на миссис Харрис – слишком долго жила она в мире иллюзий и слишком резким и грубым было пробуждение к реальности, которое привело ее к болезни.

– Я все-таки дура, – вздохнула она. – Я влезла в чужие дела, я всем причинила только хлопоты и неприятности. И еще имела наглость утверждать, что мигом разыщу в Америке отца Генри. И что из этого вышло?..

Мистер Бэйсуотер потянулся, чтобы успокаивающе похлопать ее по руке и с удивлением обнаружил, что все еще держит ее ладонь, так что он просто слегка сжал ее руку и ответил:

– Полноте, Ада. Вы нашли ему не одного, а целых двух отцов за ту же цену – неплохой, по-моему, результат.

Тень улыбки мелькнула на лице миссис Харрис, но она не могла так вот сразу отбросить свою скорбь и чувство вины.

– Но ведь все могло кончиться и очень плохо, – возразила она, – если бы не миссис Шрайбер. Что бы тогда стало с мальчиком?..

– А что стало бы с ним, если бы не вы? – ответил мистер Бэйсуотер и улыбнулся ей.

Миссис Харрис улыбнулась в ответ.

– Что привело вас в Нью-Йорк, Джон? – спросила она.

Мистер Бэйсуотер вспомнил о своих проблемах и даже вздрогнул. Потерев лоб, он озабоченно сказал:

– Это все мой «роллс». Там начался какой-то шум, а в чем дело, никак не найду. Я прям спятил… то есть, – поправился он, заметив, что опять сбился на кокни, – я хочу сказать, я потерял душевное равновесие, пытаясь найти причину. Уже целую неделю я пытаюсь определить ее, однако, увы, безрезультатно. Я теперь точно знаю, что дело не в коробке передач, не в глушителе и не в воздушном фильтре. Я перебрал задний мост, и ничего не нашел. Проверил всю гидравлику, разобрал двигатель. Головка распределителя не виновата, и с водяным насосом все в порядке. Иногда, бывает, слегка пощелкивает ремень вентилятора, но в данном случае он ни при чем.

– А что за звук? – поинтересовалась миссис Харрис, лишний раз доказывая, что она была из тех женщин, которые способны показать интерес и к мужским проблемам.

– Н-ну… это не стук и не щелчки, и я бы не назвал это ни побрякиванием, ни скребущим звуком, ни скрипом, ни писком, ни треском, – объяснил мистер Бэйсуотер, – но звук есть, я его все время слышу. А ничего подобного в «роллс-ройсе» быть слышно не должно – во всяком случае в моем «роллс-ройсе». Это как будто где-то под сиденьем, но не совсем, а как бы позади; и признаюсь, это буквально сводит меня с ума. Словно бы Всевышний говорит мне: «Ты впал в гордыню, утверждая, что твой автомобиль совершенен; так вот, я тебе покажу твое “совершенство”! Ну-ка, сможешь ли ты с этим разобраться, мистер зазнайка?..» Вы понимаете – не то чтобы я в самом деле был таким уж гордецом и зазнайкой, просто я по-настоящему люблю «роллс-ройсы». Я в жизни не любил ничего другого. Всю свою жизнь я мечтал найти действительно совершенный «роллс-ройс», и эта машина была совершенством – до недавних пор.

Пожилой шофер так очевидно расстроился, что миссис Харрис даже позабыла на время о своих горестях и попыталась найти что-то, что могло бы утешить его – как он только что утешил ее. Было что-то… какое-то давнее воспоминание… да!

– Несколько