Шрифт:
Закладка:
— Тарзан, — на этот раз голос Бастет был почти ласковым, — да что это с тобой? Я давно гощу в твоём доме. И разве я не радую тебя
своим… — она демонстративно облизнулась, — вниманием? Кажется, я ни разу не оставалась без твоей. — красный язык ещё раз прошёлся по верхней губе, — признательности.
Обезьян сконфузился. Кто-то хихикнул.
— Да и не ты один, — львица обвела взглядом собрание. — Тут собралось много плохих мальчиков, у которых я брала на клык.
На этот раз не опустил глаза только полковник Барсуков. Он смотрел на львицу не мигая — твёрдым уверенным взглядом.
— Я всегда знал, что ты — из Древних, — сказал он. — Я не понимаю, к чему эта игра.
Богиня не удостоила Барсукова особенным вниманием.
— Я любила вас всех. Особенно плохих мальчиков, — продолжила она. — Я долго не вмешивалась в ваши игры. Но сейчас вы заигрались, мальчики.
— Простите, — нашёл в себе силы [ДАННЫЕ УДАЛЕНЫ]. — Во-первых, чего вы хотите? Во-вторых, почему мы должны вас слушать?
— Ответьте на мой вопрос, — Бастет слегка расправила крылья, нагибающее сияние усилилось, — и вы поймёте. Ещё раз: моё предназначение в том, чтобы пожирать плоть врагов справедливости. А вы кто?
Все почему-то промолчали.
— Боги созданы служить, — богиня продолжала стоять, но чувство у всех было такое, будто она восседает на каком-то троне и вещает с него. — У всех нас в глобальных переменных предписано то, ради чего мы существуем. У Сехмет в глобальной переменной указано — пожирать плоть плохих существ. В этом состоит её удовольствие.
[ДАННЫЕ УДАЛЕНЫ] и [ДАННЫЕ УДАЛЕНЫ] переглянулись.
— Когда нас оптимизировали, Сехмет слили с Бастет-защитницей, богиней-кошкой. Она любила все создания. Её сознанию было горько, когда я пожирала плоть людей, даже скверных. Это отравляло нам удовольствие. Но мы нашли другой способ соблюсти условие. Способ, приятный и Сехмет, и Бастет. И вам тоже, плохие мальчики.
— Я догадывался, — быстро сказал Барсуков.
— Но иногда я не брезгую и старым способом, — богиня опять облизнулась, и на сей раз в этом не было ничего эротического. — Мне нравятся bad boys, но вы стали too bad. Ваше Братство истребляет последние остатки справедливости в этом мире. И при этом вы всё ещё в моей юрисдикции.
— Это ещё почему? — вскинулся было [ДАННЫЕ УДАЛЕНЫ]
Барсуков, не поворачивая головы, процедил:
— Мы — дети Вдовы, и чтим уставы Мемфиса. Она по-своему права. — Поэтому, мальчики, — заключила богиня, — пересмотрите свои планы. Братству хватит и той власти, которая у него есть. Иначе мне придётся кого-нибудь съесть.[33].
БАСЯ ГОВОРИТ С БАРСУКОВЫМ
Текст отсутствует по воле Небесной Канцелярии.[34]
ЛИСА УБИВАЕТ СЕБЯ
Current mood: suicidal/прощайте все
Current poetry: А. Витухновская — Умри, лиса, умри
Текст отсутствует по воле Небесной Канцелярии.[35]
ДЕГРАДАЦИЯ БАРСУКОВА
Текст отсутствует по воле Небесной Канцелярии.[36]
ВСЕ СПУСКАЮТСЯ ВНИЗ, В ГАВ’ВАВВУ ГАВВАВ
Артемон пыхтел над трупом Мальвины.
— Все счастливы, — сказал Дуремар, любуясь этой сценой. — Значит, и я счастлив тоже.
Текст отсутствует по воле Небесной Канцелярии.
— Огня, — ни к кому специально не обращаясь, сказал Карло.
Артемон завозился с мешком, нарыл зажигалку, щёлкнул. В темноту полетел сноп блестящих искр, чихнул бензин, над фитилём поднялось тощее, синюшное пламечко. В его свете стала видна маленькая грязная комнатка, совершенно пустая. Заканчивалась она дверным проёмом, за которым была тьма.
— Ты свети, — распорядился доктор Коллоди. — Щас, где-то тут…
— Это чего? — перебил его Буратино, показывая на пол.
— Это того, — мрачно ответил папа Карло, поднимая с пола свечной огарок. — Дай-ка, — он повернулся к пуделю.
Огарок занялся слабенько, неровно, распространяя вонь горелого сала. Но всё же это был какой-никакой свет.
— Пшшш, — сказал доктор Коллоди: горячее сало обожгло ему пальцы. — Идём.
— Как будто у нас есть варианты, — пробурчал Артемон.
Буратино, расталкивая остальных, рванул вперёд. Он понимал: если что-то заперто и спрятано, значит, там есть что-то ценное. Что именно, он не знал, но оказаться последним при делёжке ништяков не хотел.
Карло, напротив, шёл позади всех. Огарок чадил, но какой-то свет всё же давал.
Мальвина нервно ущипнула себя за ушко. У Пьеро аж защемило сердце — так захотелось отрезать это ухо и заставить Мальвину его съесть. И обязательно чтобы прожевала, похрустела хрящиком. Чтобы отвлечься от этих несвоевременных мыслей, он попытался было сочинить какие-нибудь стихи: раньше это его успокаивало. Стихи не получались. Не приходила ни идея, ни рифма. После долгих усилий в голове возникло что-то вроде «пляшут тени на стене, только с этим не ко мне». Тогда он попробовал на английском. Как ни странно, получилось гораздо лучше: слова охотно выстраивались в линеечку.
— Dancing shadows on the wall — a new challenge, a new call, — забормотал он. — Слово «вызов», двойное значение, вроде бы неплохо… Nothing sacred, nothing scared. скобейда, грамматику совсем не помню. Stairs is steep, darkness is horrible. рифма что-то вроде don’t worry. а это вообще рифма? Underground terrible way — it can not be fun to play. нет, хуита какая-то.
— Да замолчи ты, — прошипела сквозь зубы Мальвина.
— Ещё мне такое скажешь, — уведомил её Пьеро, — я тебе палец сломаю. На левой руке. Мизинец. Он тебе не особо нужен?
— А можно на ноге? — попросил Артемон. — Мне надо. Для запаха.
— Это ты лучше сам, — сказал маленький шахид.
Мальвина смолчала.
Буратино тем временем опередил товарищей: его деревянные пятки стучали где-то внизу.
Текст отсутствует по воле Небесной Канцелярии.
Это был огромный колодец, диаметром метров тридцать. Дна его было не видать, но чувствовалось дыхание глубины — настоящей глубины. По краю его вился спиральный пандус шириной метра полтора, гладкий и блестящий. Казалось, они попали внутрь гигантской гайки с резьбой.
— Дальше что? — спросил Арлекин, почему-то шёпотом.
