– Лотос, – испуганно проговорил профессор, – а где Байхапур? Почему я его не вижу?

– Его нет в этой цивилизации. Он существует только в вашей реальности. На самом деле ни Байхапура, ни чего-либо другого нет…

– А ваша цивилизация?

– Перед вами, господин профессор…

– Я не могу увидеть свой Байхапур с борта этого лайнера, Лотос?

– Можете, конечно, можете. Только это мираж, не более. Реальность такова, что существуют всегда две цивилизации: вселенская и еще какая-то. Как только наступает время естественного исчезновения, вторая цивилизация превращается в ничто, и возникает вместо нее другая. Это ничто еще хранит какое-то время память о себе, но постепенно и она стихает. Сейчас вы уже только мираж, хотя внутри своей реальности вам кажется обратное. Смотрите, господин профессор…

Афа повернулся к стеклу.

LIV

Да, там, внизу, растекался его любимый Байхапур. Весь исчерканный кривыми линиями – дорогами, вокруг которых ничего не росло. Но вот стали появляться дома, очень знакомые человеческие здания, с островерхими крышами, монастыри, усыпанные деревьями. Уже вовсю проявлялся город-республика – дома плотно прижимались друг к другу, по магистралям летели автомобили. Прекрасный беспорядок царил внизу. Не подчиняясь никаким законам, улицы города петляли, беспорядочно соединялись между собой, одинокие деревца изредка пробивались между домов. Океан! Он вновь показался знакомым Афе, он совсем не изменился – ни в разуме Лотоса, ни в человеческом любовании. Неожиданно океан стал окрашиваться в желто-свинцовые тона. Прозрачность толщи воды исчезала, оставалась только эта свинцовость, теперь уже переходящая в коричневое месиво. Профессор посмотрел правее, туда, где, по его мнению, мог бы находиться источник этой грязной воды. Пестрая долина, с которой стекало все отвратительное и вязкое в океан, постепенно превращалась в гору. Профессор отпрянул от иллюминатора: внизу лежала свалка, кормившая его все время изгнания. К свалке со всех сторон вели широкие дороги. Она была огромной, размером с половину Байхапура, не меньше…

– Вам видно, господин профессор?

– Да, Лотос… – Афа откинулся на спинку кресла.

Смотреть больше не хотелось.

– Да, Лотос, – повторил Афа, – мы можем вернуться.

– А что будет с людьми, Лотос, с человечеством? В твоем сочинении ему нет места?

Все трое уселись на лужайке перед капсулой, которая только что летала над облаками.

– Ну, во-первых, до этого еще не дошло, профессор. А во-вторых, почему вы так печетесь о человеке? Я исключаю обычное милосердие, противоречащее справедливости, опускаю человеческую веру, что спасение неминуемо окажется рядом в горькую минуту, не думаю, что вы просто из жалости спрашиваете меня об этом. Пожалуйста, скажите, почему я должен считаться с человеком как таковым? Я готов понять вас, профессор, готов принять во внимание ваше величие перед наукой, ваше открытие существования иной цивилизации. Я готов оказать почести не только вам, но и еще тысяче-другой не менее достойных. Поверьте, господин профессор, есть среди вас исключительные человеки, чьи работы заслуживают пристального внимания не только внутри вашей цивилизации. Я могу назвать вам десятки имен, которые останутся в памяти и нашей истории. Вы в их числе, господин Асури… Сейчас же вы передо мной в своей реальности, я перед вами – в своей. В этом случае подразумевается искренность и чистота помыслов. В вашей искренности я не сомневаюсь. Исключите из чистоты помыслов огорчения за всю вашу историю – говорите, заботясь о сущности.

Профессор осмотрелся по сторонам. Ответ он знал, но его волновал сам человек, а не группа избранных на усмотрение Лотоса. Действительно, выкорчевать из себя грусть и милосердие Афа был не в состоянии. Вся правда, сухая и интеллектуально подчеркнутая, лежала в устах металлического мужчины. Здесь профессор не мог возразить ни единым словом, а выкрик «Смилуйся!» никогда еще не вырывался из его сердца. Человек исчезнет самостоятельно – тихо и одиноко. Одинокое исчезновение последних людей пройдет обыденно и незаметно. Исчезнут раны земли в зарослях свободы и солнца. Пройдет несколько сот лет, и планета незаметно превратится в буйство жизни без человека, даже без следа о былом присутствии его. «Прах ты, из праха вышел и в прах превратишься» – гимн человеческому бытию.

Не согласиться с этим было невозможно. Все это профессор не только понимал или осознавал – он это принимал. И в это же время Афе было отвратительно чувствовать, что вместе с человеком уходит прекрасное. А остается только целесообразное. Удивительно наполненный божественной красотой восход солнца будет озарять истину целесообразности. Лотосу не нужен Бог, человек, красота, тепло – вот ясное понимание следующей цивилизации.

Профессор еще раз огляделся. Даша сидела поодаль, чтобы не мешать мужчинам, и разговаривала со своим животом. Лотос следил за каждым движением Афы. Площадь не изменилась и оставалась все тем же пространством перед ангарами.

– Лотос, – обратился профессор к мужчине, – я хочу задать тебе один вопрос. Мне нравятся твои условия искренности и чистоты. Для чего созданы твердь и все живое?

– Я совсем не понимаю ваш вопрос, господин профессор.

– Зачем созданы солнце, дерево, волк, океан… Я могу перечислять бесконечно – суть вопроса от этого не изменится. Все это создано с каким-то умыслом, не правда ли?

– Конечно, бессмысленное созидание бессмысленно.

– Так ответь мне, в чем смысл всего этого созидания? Как только ты ответишь мне, Лотос, ты тут же поймешь и смысл своей цивилизации.

– Это головоломка, господин профессор, игра мышлением и понятиями, не больше. Смысл своей цивилизации я знаю, иначе я не нашел бы в себе уверенность в ее необходимости…

– Хорошо, Лотос. Я способен воспринять твой ответ?

– Вы шутите, господин профессор… Я отвечу вам прямо и коротко. Ведь это и ваше предположение, насколько я помню все наши разговоры у океана. Смысл в развитии, в динамике, в движении, жизнь в энергии. Это же так, все остальное – рисунок, узор мороза на стекле в холодное время. Смысл в диалоге цивилизаций. Большего я не смогу назвать.

– Этого достаточно, Лотос. Достаточно. С кем твоя цивилизация будет вести диалог?

– Со Вселенной, господин профессор.

– То есть с природой, не так ли?

– Вы хотите сказать, что я повторяю человеческую цивилизацию? Это невозможно по главной причине – вы не вели диалог. Ваше усердие было направлено на страсть. Вам не нужна была природа, господин профессор, разве что в самом начале в качестве того, что давало легкие плоды. Насыщение, страсть, вожделение – вот что правит вашей цивилизацией. Поэтому никакого диалога вы не вели, как это ни прискорбно