не здорово.

— Я ведь тоже собираюсь учиться, на заочном.

— Тогда я согласна. Будем вместе учиться, Уча.

— Вместе, Ция.

— А вдруг дядя Эстате не позволит мне здесь остаться? Он сейчас, наверное, с ног сбился, по всему городу меня ищет.

— А ты не говори ему, что здесь останешься.

Уча затронул сокровенное ее желание, в котором она даже себе не смела признаться. Взволнованные этим разговором, они повернули к берегу. Ция была задумчива и встревожена. Уча с замиранием сердца ждал ее ответа.

Из воды то и дело выпрыгивали блестящие стайки рыбешек. Их чешуя матово блестела над чернеющим морем.

— Сколько здесь рыбок... — сказала Ция, чтобы отвлечься от будоражащих ее мыслей.

— В море рыбы много, Ция.

— Я и не думала, что ее так много, Уча.

Завиднелся берег.

— Может, и впрямь ничего не говорить председателю, остаться, и все?!

— Правильно, Ция, — обрадовался Уча. — Удерешь, и все.

— Удеру? Как же я это сделаю?

— Это уж моя забота.

— Стыдно удирать, Уча.

Ция хотела, чтобы Уча сказал, уверил ее, что это вовсе не стыдно.

— Ведь ты и здесь работать будешь для своего колхоза.

— Для своего колхоза? Как же так, Уча?

— Зачем сюда приехал Эстате? За саженцами, верно?

— Да, за саженцами.

— Вот ты и будешь работать в теплице. Там ведь и выращивают эти самые саженцы.

— Верно.

— Стране требуется много саженцев, — сказал Уча и широко улыбнулся.

Ция поняла Учину хитрость и тоже улыбнулась.

— Вот я и буду выращивать эти саженцы для всей страны. Много саженцев, — сказала Ция.

— Это замечательно, Ция, много, много саженцев.

— А где я буду жить, Уча?

— Поживешь пока в общежитии опытной станции. А там, глядишь, и Коратский массив осушим, землю нам дадут, дом свой поставим.

— Свой дом?

— Вот именно. И дворик у нас свой будет.

— А вдруг не возьмут меня на опытную станцию? Что тогда?

— Ну, такого цитрусовода, как ты, с руками оторвут. Вот посмотришь.

— А откуда им знать, какой я цитрусовод?

— Не волнуйся, знают. Еще как знают. Там директором у них отличный дядька. Он тебя знает.

— Откуда же он меня знает?

— Знает, и все.

— Как же он может меня знать?

Уча не ответил.

— Помнишь свое обещание, Ция?

— Какое обещание, Уча?

— «Какое, какое»... Ведь ты обещала осушенную землю в золотой сад превратить. Скоро придется тебе свое обещание выполнять, Ция, скоро.

Вот уже и берег. А на берегу сгрудились встревоженные купальщики, обеспокоенные их долгим отсутствием.

— А мы уже спасателей собирались звать.

— Мы думали, вы уже не выплывете.

— Они, как дельфины, плавают, море им нипочем.

— Еще бы, видно, на море выросли.

Ция тяжело дышала, грудь ее ходила ходуном.

— Почему вы так далеко заплыли, почему?! — укоризненно отчитывала их крашеная.

— Я солнце поймать хотел, — ответил Уча.

— Поймать солнце? — удивилась Изольда.

— Вот именно.

— Ну и что же, поймал?

— А как же. Вот оно — мое солнце.

Ция стояла, как прежде, гордая и счастливая.

Солнце тут же сменилось луной, яркой, полной, сияющей, как солнце.

Берег моря и само море были освещены словно днем.

Ция и Уча босиком шли по песку. Обувь они держали в руках. Время от времени к ногам их ластилась белопенная, ласковая волна.

Пена переливалась тысячами пузырьков. Пузырьки поочередно лопались, исчезали, уходили в песок.

Они крепко держались за руки и шли, ничего вокруг не замечая. Они не слышали тихих вздохов моря, не чувствовали, что давно уже шагают по белой кромке пены. И все это потому, что никогда еще не были они так близки к счастью.

Одежда, надетая на мокрое, прилипала к телу, но они и этого не ощущали.

Уча тихонько напевал песню о Цире и розе.

А Ция перебирала в памяти бурные события сегодняшнего дня — все, что она увидела, услышала, пережила. Все это обрушилось на нее нежданно-негаданно: встреча с Учей, море, народ на пляже, издевки и восхищение женщин, Учино предложение, эта негромкая песня.

Никогда еще в ее жизни не случалось столько всего за день. Словно сегодня она заново родилась на свет и воспринимала все первозданно и изумленно. Как долго ждала она этого дня! И как прекрасно прошел он! Рядом с ней шагал Уча, крепко держа ее руку и касаясь плечом ее плеча. Он пел лишь для нее одной и радовался только ей одной. Так вот и шли они к директору опытной станции.

— Ты про меня поешь, Уча?

— А про кого же еще.

— А может, про Циру?

— Ты моя Цира и ты моя роза.

Вновь запел Уча, но Ция прервала его:

— А вдруг директор не захочет взять меня на работу? Что мне тогда делать? Как же я останусь здесь, с тобой? Домой я уже не поеду. Я с тобой хочу!

— Ну и оставайся со мной. Когда директор узнает, почему ты остаешься, он наверняка примет тебя на работу, вот увидишь.

— А что ты ему скажешь, почему я осталась?

— Скажу, что мы решили новые побеги пустить.

— Так прямо и скажешь?

— Так и скажу.

— Нашел что говорить! — счастливо рассмеялась Ция.

Они остановились у самой кромки белой пены, повернулись лицом друг к другу и робко заглянули друг другу в глаза. Обувь упала на гальку.

— Уча... — изменившимся голосом прошептала Ция и крепко сжала его руки. — Нас увидят, Уча.

Белая пена шипела на песке, а легкая волна медленно раскачивала их обувь.

— Не надо, Уча.

Тела их внезапно отяжелели, и они опустились на белую пену, даже не замечая, что волна уже далеко отнесла их обувь. Уча обнял Цию за плечи и