все обитатели городов настолько умны, — пробормотал он.

Когда они спустились на заснеженный луг, Саймон почувствовал, как его сердце снова забилось быстрее. Несмотря на страх, близость врага возбуждала — ведь они двигались в темноте, на расстоянии полета стрелы от вражеских костров. Он ощущал себя живым, как если бы ветер продувал насквозь его плащ и рубашку, и кожу у него покалывало. Вместе с тем он почти не сомневался, что солдаты Фенгболда уже заметили их маленький отряд — эркингарды сидят с луками в руках, а их глаза блестят в темноте между палатками.

Они медленно, по дуге, обогнули внешнюю границу лагеря Фенгболда, стараясь двигаться так, чтобы их скрывали деревья, но, к несчастью, поблизости их было совсем немного. И только после того, как они добрались до берега реки и самой западной части лагеря, они почувствовали себя в безопасности.

— Если здесь меньше тысячи человек, — заявил Слудиг, — то я — хирка.

— В лагере есть тритинги, — сказал Хотвиг. — Я уверен, что они из Озерного клана.

— Почему ты так решил? — спросил Саймон.

На таком расстоянии все палатки казались одинаковыми — многие из них были лишь укрытием из ткани, натянутой между кустами или камнями, — к тому же все обитатели лагеря находились внутри палаток.

— Послушай. — Хотвиг приложил ладонь к уху.

Его покрытое шрамами лицо оставалось серьезным.

Саймон затаил дыхание и стал слушать. Ветер заглушал все другие звуки, в том числе и те, что невольно издавал их отряд.

— Что я должен услышать? — спросил Саймон,

— Слушай внимательнее, — сказал Хотвиг. — Сбруя. — Один из тритингов серьезно кивнул.

Хотвиг улыбнулся, показав дыру в зубах. Он знал, что это впечатляющее достижение.

— Я уверен, что у лошадей сбруя Озерного клана.

— Ты по звуку можешь определить, какому клану принадлежит упряжь? — удивился Саймон.

Неужели у тритингов такие же уши, как у кроликов?

— Наши уздечки отличаются друг от друга, как перья птиц, — ответил другой тритинг. — Сбруя Озерных, Луговых и Высоких тритингов звучит в наших ушах по-разному — так твой голос не похож на голос северянина, молодой тан.

— Как еще мы можем узнать своих лошадей ночью, если находимся от них на некотором расстоянии? — Хотвиг нахмурился. — Клянусь Четырехногим, а как вы, обитатели каменных домов, мешаете соседям вас грабить?

Саймон покачал головой.

— Значит, нам известно, откуда появились наемники Фенгболда. А вы не можете хотя бы предположить, сколько там всего тритингов?

— Судя по укрытиям, я думаю, их более половины всех солдат — и они не принадлежат ни к какому клану, — ответил Хотвиг.

Саймон заметно помрачнел.

— Могу спорить, они хорошие бойцы, — сказал он.

Хотвиг кивнул, и на его лице появилась гордость.

— Все, кто живет в лугах, умеют прекрасно сражаться. Но те, кто лишился клана… — он поискал походящие слова, — самые яростные.

— Эркингарды ничуть не хуже, — добавил Слудиг, и в его голосе появилась ирония, а в глазах промелькнуло хищное выражение. — Нам предстоит кровавая и тяжелая битва — железо сойдется с железом.

— Пора возвращаться. — Саймон посмотрел на ленту темной пустоты, в которую превратилась Имстрекка. — До сих пор нам везло.

Маленький отряд двинулся обратно и без происшествий пересек открытые пространства. Саймон чувствовал их уязвимость и близость тысяч врагов и поблагодарил небеса за отвратительную погоду, позволившую им подойти близко к лагерю, не оставляя лошадей. Мысль о бегстве пешком — если бы их обнаружили конные часовые, сквозь ветер и снег — вызывала самые мрачные мысли.

Они добрались до рощи, где на склонах холмов росли грустные старые деревья с облетевшими листьями. Когда Саймон обернулся, чтобы взглянуть на костры на границе лагеря Фенгболда, где царила тишина, гнев, отступивший перед возбуждением, внезапно стал рваться наружу — холодная ярость при мысли, что эти солдаты благополучно спят в своих палатках, как гусеницы, сожравшие листья прекрасного сада и ставшие куколками в своих коконах. Те самые эркингарды, что пришли арестовать Моргенеса и пытались разрушить замок Джошуа в Наглимунде, под предводительством Фенгболда без колебаний уничтожили город Фальшир — так ребенок бездумно пинает ногами муравейник. Но самым главным для Саймона было то, что они лишили его дома, а теперь постараются выгнать с Сесуадр’ры.

— У кого из вас есть лук? — неожиданно спросил он, и один из тритингов с удивлением на него посмотрел.

— У меня, — ответил он.

— Дай мне, — сказал Саймон. — И стрелу. — Он взял лук и повесил его на луку седла, продолжая смотреть на темные контуры палаток. — А теперь факел, Хотвиг.

Тритинг некоторое время не сводил с него глаз, потом молча протянул погашенную ветку.

— Что ты задумал? — тихо спросил Хотвиг.

На его лице был лишь спокойный интерес.

Саймон не ответил. Вместо этого он с удивительной легкостью соскочил с седла, как всегда бывало, когда его поглощали другие мысли, снял промасленную ткань с факела и намотал ее на верхнюю часть стрелы, а потом тщательно привязал к древку кожаным ремнем. Опустившись на колени, чтобы корпус лошади защищал его от ветра, он достал кремни.

— Нам пора возвращаться, Саймон, — сказал Слудиг, и его голос был полон тревоги и гнева. — Мы сделали, что требовалось. Ты что удумал?

Саймон молча ударил кремень о кремень, а когда на стреле появилась икорка пламени, принялся ее раздувать. После того как огонек разгорелся, он убрал кремни в седельную сумку и вновь вскочил в седло.

— Ждите меня, — сказал он и направил Искательницу вниз по склону.

Слудиг хотел последовать за ним, но Хотвиг остановил лошадь риммера, и они принялись о чем-то энергично спорить — впрочем, оба говорили шепотом.

У Саймона не было времени для регулярных тренировок с луком, а с седла он и вовсе не стрелял после той ужасной короткой схватки возле Эйстада, когда погиб Этельбирн. Но сейчас ему не требовались точность или умение — он хотел сделать хоть что-нибудь, чтобы нарушить спокойствие Фенгболда и его солдат. Он приготовил стрелу, продолжая держать поводья и крепко сжимая седло коленями, пока его лошадка нетерпеливо переступала копытами. Пламя уже охватило всю стрелу, и он ощущал его жар костяшками пальцев. Наконец Саймон натянул тетиву до самого уха. Его губы шевелились, но он и сам не знал, что говорил, сосредоточившись на огненном шаре на конце стрелы. Он сделал вдох и выпустил стрелу.

Она полетела вверх, яркая и быстрая, точно падающая звезда, прочертив дугу в ночном небе, как палец, смоченный кровью, по темной ткани. Саймон почувствовал, как подпрыгнуло его сердце, — наблюдая за неровным полетом стрелы, он видел, что ветер едва не погасил пламя, отнес стрелу в сторону и она упала среди темных палаток. А еще через несколько