Шрифт:
Закладка:
Пытались восстановить форму одежды и командиры некоторых частей Петроградского гарнизона. Так, командир 2-го запасного пулеметного полка обратился к личному составу полка и 21 июля это обращение рассматривалось на заседании полкового комитета. Командир требовал, «чтобы все солдаты полка носили установленную для них форму одежды, чтобы роты и команды наблюдали за этим и в первую очередь понудили солдат прикрепить кокарды к фуражкам и настегнуть погоны»[679]. Сама форма подобного «обращения» командира к подчиненным свидетельствовала о своеобразном понимании воинской дисциплины в это время. Вряд ли оно привело к восстановлению установленной формы.
Наконец, восстановления дисциплины и, соответственно, соблюдения установленной формы одежды потребовал и новый Верховный главнокомандующий генерал Л.Г. Корнилов в своем приказе № 691 от 24 июля. Часть приказа, в котором говорилось о «воинской вежливости» и о необходимости почтительного отношения к старшим по званию, можно было бы истолковать как весьма осторожный призыв отдавать честь. Можно с уверенностью предположить, что многих солдат-активистов разных политических взглядов этот фрагмент приказа насторожил. Приказ Корнилова гораздо более резко и определенно требовал соблюдать воинскую форму: «Необходимо добиваться, чтобы солдаты вновь приняли воинский вид, подтянулись и не допускали никаких вольностей в форме одежды. <…> Разнузданный и расхлестанный вид человека, носящего форму, будь то солдат, или офицер, позорит не только воинское звание защитника Родины, но и самый народ, сыном которого он является»[680].
Однако все эти приказы не привели к восстановлению уставной формы одежды во многих частях, прежде всего в сухопутных войсках, подчиненных командующему флотом Балтийского моря. Там они встретили открытое сопротивление, а генералов, требовавших соблюдения установленной формы одежды, солдаты обвиняли в приверженности старому строю. О распространенности подобных настроений свидетельствуют новые приказы. Приказ генерала Л.Н. Пархомова от 3 августа гласил: «До сведения моего дошло, что приказы мои о восстановлении формы одежды (№ 54) и об упорядочении несения караульной и внутренней службы (№ 58) и другие некоторыми понимаются в том смысле, будто они стремятся возвратить армию к прежнему дореволюционному времени». Генерал призывал для восстановления дисциплины использовать прежде всего авторитет войсковых комитетов и требовал бороться за сознание солдат. Он также отвергал серьезное по тем временам политическое обвинение в возрождении отмененного «старорежимного» ритуала: «Что же касается отдания чести, то таковая (!) отдается… лишь добровольно и никто не вправе требовать или уговаривать всех отдавать ее»[681].
Можно предположить, что на солдат, по своей воле отдававших честь старшим по званию, во многих гарнизонах смотрели косо. Военнослужащие же Корниловского полка и всевозможных ударных частей, которые подчеркнуто «лихо» приветствовали своих командиров, воспринимались как сторонники «старого режима».
Специальная комиссия, созванная начальником сухопутных войск, подчиненных командующему флотом Балтийского моря, 11 августа вновь постановила: «В городах, где разрешено ношение гражданского платья, недопустима смешанная форма одежды. Комиссия решила считать нарушение формы одежды офицерами и солдатами дисциплинарным проступком, подлежащим наказанию, и полагает необходимым вменить полковым и ротным комитетам в обязанность предавать нарушающих форму одежды ротным и полковым судам»[682]. Однако и это решение не восстановило правила ношения формы.
Борьба командования за погоны, являясь частью общей программы восстановления дисциплины в вооруженных силах после Июльского кризиса, демонстрирует пределы реальной власти генералов и офицеров даже в этот период, когда многие в стране искренне верили в целебную силу «корниловского лечения» страны.
Но в это время без всяких приказов солдаты подчас снимали погоны и требовали того же от офицеров, которых именовали порой «собаками в золотых погонах», а генералов — «кровопийцами в погонах с зигзагами». В некоторых случаях «обеспогонивание» происходило при арестах неугодных офицеров солдатами, в этих случаях погоны рассматривались как признанный символ власти, которым арестант не мог обладать. Иногда же указывалось, что солдаты действуют так в знак солидарности с моряками, флот в этой ситуации выглядел «более революционным», и рассматривался солдатами как пример для подражания. Еще до большевистского переворота отказ снять погоны мог вызвать самосуд толпы, мемуаристы сообщают даже о нескольких случаях убийств на этой почве офицеров и даже воспитанника кадетского корпуса. Так, британский военный атташе отмечал, что один из полков 135-й дивизии потребовал от своего командира, чтобы он снял свои погоны в знак солидарности с Балтийским флотом. Солдаты при этом заявляли, что погоны — «знак старого режима». Полковник отказался удалить погоны и был убит[683].
При этом действия некоторых сторонников Временного правительства объективно поддерживали борьбу с погонами, эти представители новой власти облачались в полувоенный костюм. Известный пример в этом отношении подавал сам военный и морской министр А.Ф. Керенский, который носил френч и фуражку без каких-либо знаков различия. В этих условиях резкие слова приказов, требовавших ношения погон на военной форме, воспринимались порой как критика военного министра. Похожий, но более «демократичный» и «национальный» образ военного руководителя избрал и видный эсер Б.В. Савинков, занимавший должность управляющего военным министерством в июле — августе 1917 г. Публицист Д.В. Философов, хорошо знавший Савинкова, описал его так: «Ходит в костюме шофера защитного цвета, больших сапогах. Вид довольно прощелыжный. Керенский — тоже шофер, но из „богатого“ дома. Гетры — желтой кожи. У Савинкова — черные сапоги»[684]. Пример этот оказался заразительным — многие комиссары Временного правительства и члены всевозможных комитетов облачались во френчи без погон[685].
Некоторые речи популярного и авторитетного министра Керенского также могли восприниматься как призыв к уравнению в форме. Так, выступая 17 мая на делегатском собрании в Севастополе, он заявил: «Основное положение демократии — все равны. Для демократии не существует отличий по петличкам, а существуют только отличия категорий труда и по достоинству человека»[686]. В этом выступлении Керенский призывал свою аудиторию прежде всего уважать офицеров, однако в атмосфере той эпохи его слова могли прочитываться и как призыв к борьбе против всех знаков различия.
На фронте, впрочем, революционный военный министр демократизировал свой образ и иногда надевал солдатскую форму с погонами рядового. Это также могло вызвать неудовольствие и у сторонников военной традиции, и у противников погон. 8 июля 1917 г., например, некто Зотов увидел фотографический портрет министра в витрине петроградского магазина, на нем Керенский был в форме рядового солдата. В негодовании Зотов назвал министра «хулиганом», за что и был арестован[687].
Некоторые члены Временного правительства стремились не допустить появления погон в своих ведомствах. Так, меньшевик А.М. Никитин, министр
