И политические противники большевиков в 1917 г., и мемуаристы-коммунисты, и советские историки преувеличивали организационное воздействие большевиков в Севастополе и в Черноморском флоте в целом. Они явно недооценивали стихийный характер движения личного состава частей, продолжавших, в целом, придерживаться оборонческих взглядов. Солдаты и матросы в это время голосовали за политические резолюции умеренных социалистов, но тех ставили в тупик спонтанные действия их избирателей, они никак не соответствовали тактике меньшевиков и эсеров. Известную растерянность, охватившую севастопольских социалистов-оборонцев перед лицом неожиданного массового стихийного движения, отражала статья одного из них: «Ведь мы фактически стояли под знамением (!) „Единства“, ведь мы не пустили Ленина, и вдруг, на одном митинге, неожиданно, потеряли сами себя, и единство обратилось в диктатуру… митинга!»[643].

И в Севастополе отношение к символам и ритуалам стало сигналом для массового движения, преимущественно стихийного, существенно изменившего расстановку сил на Черноморском флоте в пользу комитетов, хотя последние это движение не ожидали.

Итак, даже отмена отдания чести вовсе не уничтожала почву для конфликтов на основе воинских ритуалов приветствия. К тому же и многие войсковые части, и военные корабли считали положения «Декларации» явно недостаточными. Команда минного заградителя «Лена» 19 мая приняла резолюцию следующего содержания: «Опять везде и всюду мы слышим: „Отдание чести“, „начальство“ и т. п. Мы, свободные воины-граждане, знаем, кому отдавать честь, приветствуя его, и кого не приветствовать… Требуем отмены отдания воинских „почестей“ и „церемоний“, как то: вызова караула наверх, „захождение“ и т. п.». Команда требовала также изменения и либерализации правил ношения штатской одежды военнослужащими: «Требуем изменения параграфа 7 о праве разрешения пользоваться штатским платьем. Разрешение это должно исходить не от главнокомандующего армиями и командующего флотом, а от военных комитетов»[644].

Между тем командующий Балтийским флотом вынужден был выполнять указания морского министра, однако сам не спешил отдавать определенные приказы, ибо они могли повлечь новые конфликты в подчиненных ему частях. Адмирал А.С. Максимов пытался в мае восстановить погоны в армейских частях флота осторожно, действуя методом убеждения. Сам он 28 мая сообщал командованию Северным фронтом: «Через несколько дней (после издания приказа 15 апреля. — Б.К.) я лично разъяснял морским командам и сухопутным начальникам, что флоты всего мира не носят погон, а, наоборот, сухопутные войска, как и наша миллионная армия, все носят погоны. Надеюсь, что сухопутные части постепенно оденут погоны, в чем мне оказывает содействие местный Исполнительный комитет». Ранее в прессе была опубликована телеграмма командующего Балтийским флотом: «Приказ о снятии погон относится только к флоту. Флоты всего мира имеют форму без погон, между тем как армии всего мира имеют погоны. Армейские части в Гельсингфорсе сняли погоны еще до выхода приказа. Надеюсь, что теперь они постепенно оденут погоны». Обращение адмирала, фактически цитировавшее приказ Гучкова от 17 апреля, было напечатано в газете Совета Ревеля с комментарием редакции: «…Публикуется с целью скорейшего установления единообразной формы одежды воинских чинов». Можно поэтому предположить, что для войск данного гарнизона эта проблема была весьма актуальна[645]. Однако приказы министра и командующего флота исполнялись далеко не всегда, в Гельсингфорсе и во второй половине июня многие солдаты не носили погон. На фотографиях, запечатлевших демонстрацию 18 июня, можно увидеть немало военнослужащих без наплечных знаков различия. На фотографиях того времени видно, что погоны не носили и некоторые военнослужащие, члены Исполнительного комитета Гельсингфорсского совета[646]. Таким образом, отказ от погон поддерживали своим авторитетом и видные представители комитетов.

Преобразование морской формы оказало некоторое воздействие на форму сухопутную. 23 мая генерал А.А. Брусилов, только что занявший пост Верховного главнокомандующего, утвердил «План формирования революционных батальонов волонтеров тыла». Для личного состава батальонов предусматривалась особая форма и особые знаки различия: «Обмундирование общеармейское, но без погон. <…> Офицеры, поступившие волонтерами, сохраняют свою форму, но исключительно защитного цвета, без погон. Начальники имеют вокруг обоих обшлагов рукава красно-черную тесьму, по образцу морских чинов. Отделенный — 1 тесьму, взводный командир — 2, ротный командир — 3, батальонный командир — 4. Помощники начальствующих лиц — столько же полос, но без завитков». Данный план отчасти предвосхищал принцип знаков различия по должности, введенный затем в Красной Армии. Можно предположить, что ориентация на морскую форму была вызвана тем, что добровольцев предполагалось набирать в значительной степени из моряков Черноморского флота (эти надежды не оправдались). Матросам же в той ситуации было бы крайне сложно вновь надеть погоны — это сразу же вызвало бы обвинения в контрреволюционности. Однако приказ Верховного главнокомандующего от 13 июня все же вводил погоны и для чинов данных батальонов: «Обмундирование общеармейское, с черным трафаретом на погонах защитного цвета, в виде черепа и двух скрещенных костей, как эмблемы бессмертия». Но судя по фотографиям, одни добровольцы носили погоны, а другие игнорировали наплечные знаки различия, подобно многим другим частям армии. Всех же волонтеров внешне объединяли нарукавные черно-красные нашивки[647].

Вопрос о наплечных знаках различия морских офицеров имел продолжение. Балтийский флот выступил инициатором отмены погон у морских офицеров. Но свои планы реформы знаков различия существовали и у командования Черноморским флотом, они были разработаны соответствующей комиссией. Наступало время перехода на летнюю форму одежды, и Главный морской штаб уже 22 апреля санкционировал инициативу командующего Черноморским флотом адмирала А.В. Колчака, предлагавшего ввести на белой форме «малые черные наплечники… наподобие английского флота». Колчак счел, по-видимому, нужным заручиться поддержкой Исполнительного комитета Севастопольского совета, который на заседании 29 апреля заслушал «Доклад о погонах на офицерские майские кителя». Слово «погоны» не испугало руководителей Совета, резолюция Исполкома гласила: «Вынести [вопрос] на офицерское делегатское собрание». Однако командование флота, по-видимому, все же проявляло некоторые колебания. Вечером 30 апреля в части флота был передан приказ: «Первого мая, в ноль часов одеть летнюю форму одежды. Отличия офицерских чинов на белых кителях будут объявлены через несколько дней». По-видимому, несколько дней морские офицеры Черноморского флота не носили никаких знаков различия на летней форме. Наконец, 3 мая Колчак издал новый приказ по флоту: «Ввиду невозможности нашить золотые галуны на рукавах белых офицерских кителей, морской министр, считая необходимым внешние отличия чинов, предоставил мне установить для Черноморского флота знаки отличия при летней форме одежды в соответствии со знаками на белых кителях всех республиканских флотов. Устанавливаю наплечные знаки для летней одежды, имеющие форму черной пластинки с нашитыми на них золотыми галунами. Причем число галунов то же, что и при нарукавных нашивках, согласно приказу по флоту и морскому ведомству