Шрифт:
Закладка:
Очевидно, в этом диковинном состоянии она поднялась тогда с постели и вышла на свежий воздух. Норико потом никак не могла вспомнить, зачем ее понесло в обход уединенной усадьбы, по еле намеченной тропинке к пустому водоему.
Ею владела тревога… Да, непонятная и сильная тревога. И она ощущала свою силу. Сила требовала какого-то действия. И совершилось что-то, чего она не могла понять. Как будто внутри зажегся яростный свет…
Когда Норико опомнилась, уже светало. Девушка посмотрела вниз — и увидела на дне водоема окровавленного монаха, того самого, который отличил госпожу кошку от оборотня. Он лежал, раскинув руки и ноги, все еще сжимая посох, а на груди у него вцепилась зубами в кэса отрубленная голова…
Кэнске говорил потом, что ее визг было слышно в самом Хэйане.
Девушка хотела рассказать все это монаху — человек, который знает толк в оборотнях, мог бы ей объяснить и странное утреннее событие. Но связанный монах мало того, что, придя в себя, молчал, как гора Татияма, — он ночью и вовсе исчез вместе с веревками.
Ощущение повторилось — и Норико обнаружила себя на галерее возле закрытых ситоми. Она не знала, сколько времени прошло — небо было все еще темным. Судя по тому, что молодые господа не ушли, Норико отсутствовала не так уж долго.
Она должна была отдать им ответ на письмо Минамото Юкинари…
Слуга подошел к ней.
— Ну, как? — спросил он. — Написали хоть словечко? Или нам всю ночь тут мерзнуть?
— Велели передать, что легли, — сказала Норико, — и пусть господа больше сегодня им не пишут. А ответ — вот…
И она достала из-за пазухи послание Юкинари.
— Иди спать и ты, — посоветовал ей слуга.
Решительно не понимая, зачем она вернула Юкинари его письмо, Норико вернулась в помещение придворных дам, за свою ширму, где обычно спала.
Там сидела госпожа кошка. Ее глаза светились в темноте холодным и опасным желто-зеленым светом. Но, когда Норико легла и получше завернулась в свои зимние платья, кошка прижалась к ее щеке и промурлыкала что-то очень ласковое и приятное.
А тем временем Юкинари развернул бумагу и обнаружил на обороте своего письма танка, написанную изысканным стремительным почерком:
Однажды во сне
Любимого я увидала,
И вот с той поры
В сновиденьях непрочных опору
Стала в жизни себе искать.
— Это новенькая! — воскликнул Фудзивара Нарихира, через плечо заглянув в послание. — Никто из женщин во дворце Кокидэн так не пишет!
— По-моему, это — она… — прошептал Юкинари. — Нарихира-сама, кажется, я нашел ее…
* * *
Пока Минамото Юкинари искал по всем государевым дворцам свою загадочную возлюбленную, Бэнкей и тэнгу тоже зря времени не теряли. Обогнав молодых господ на несколько часов, они прибыли в Хэйан, где и расстались, уговорившись о дальнейших действиях.
— Вот что скверно, — объяснил монах положение дел легкомысленному тэнгу. — Этот проклятый господин Отомо живет в Хэйане со своим жутким семейством, и мы не знаем, где именно! Насколько я могу судить, Хэйан огромен. И если Рокуро-Куби вылетят на добычу, оставив тела у себя дома, то они неуязвимы.
— Тут ты прав, старый разбойник, — согласился Остронос. — Разве что выследить их и сидеть в засаде, пока в одну прекрасную ночь они не полетят охотиться. А тогда повытаскивать их отвратительные тела во двор и спровадить в выгребную яму. Но кто этим станет заниматься?
— Заниматься этим некому, о чем я тебе и толкую, — сказал Бэнкей. — Но нет ли другого способа сладить с Рокуро-Куби?
— Когда они в обычном человеческом облике, с ними, скорее всего, можно управиться любым оружием, если не заморочат тебе голову. Неуязвимы они только в ночное время, когда мрак дает силу нечисти. Но днем они, я полагаю, не станут крутиться вокруг дворца Кокидэн и разыскивать Норико. Если она их видела — значит, пугать ее преждевременно им не следует. Они появятся ночью…
— Я и сам знаю, что охранять девушку надо ночью, — согласился Бэнкей. — Я у тебя спрашиваю — нет ли другого способа уничтожить Рокуро-Куби?
— А вот с этим вопросом обращайся к отцу-настоятелю, — посоветовал ехидный тэнгу. — Он тебя послал по этому Пути — он пусть и просвещает тебя! Может, ты все-таки неверно понял его распоряжение? Что, если над девушкой тяготеет карма, и ей непременно нужно быть съеденной Рокуро-Куби?
— Отступить — нельзя — преследовать… — задумчиво произнес монах. — Знаешь что? Давай сперва будем преследовать, а отступить я всегда успею.
— В стае тебе бы цены не было, — серьезно заметил тэнгу. — Есть у меня одна мысль. Я полечу в горы к старому ямабуси, которого раньше звали Белый Тигр, а как зовут сейчас — понятия не имею. Говорили мне, что есть у него одна вещица… Ты же знаешь, Спящие-в-горах много чего хранят в своих дырявых хижинах…
На прощание Остронос переправил Бэнкея через ограду императорского дворца.
Смолоду привычный к тяжелому труду монах стал искать себе приятелей в дворцовой прислуге — и, разумеется, нашел.
Как раз тогда сперва стала подтаивать огромная снежная гора, которую выстроили во дворе для развлечения государя, а потом выпал последний, очевидно, за ту зиму снег. Было объявлено — все, кто придет наращивать любимую государеву гору, получат жалование за три дня. А кто не придет — с того будет высчитано, как за три дня…
Разумеется, работа закипела. И к часу Петуха, когда стало темнеть, а гора приобрела почти что прежний вид, к ее подножию были опростаны большие мешки со свертками шелка. Взял свою плату и Бэнкей — чтобы угостить новоявленных приятелей. Денег-то у монаха почти не водилось, единственной ценной вещью в его хозяйстве были хрустальные четки, да и те отнял Кэнске, когда обыскивал связанного Бэнкея.
Никого не удивило появление во дворце неведомого монаха, как не удивляли монашки, бродячие заклинатели духов, нищие всякого возраста и пола, гадальщики, уродцы и прочий пестрый народ, приспособившийся кормиться при молодых господах и дамах. Не смутил челядь и странный интерес монаха к молоденьким служаночкам.
Бэнкей искал Норико.
Когда он лежал связанный в повозке, то услышал кое-что нужное. Монах знал, что Норико должна жить во дворце Кокидэн, что она будет служить госпоже Гэн-но-тюро, что ее главная забота — присмотр за госпожой кошкой. Но дворцовых нравов он не знал. Норико и без того растерялась, попав в
