– Твои таблетки не могут вызывать глюки, – фыркает Иден.

– Значит, это происходит на самом деле? – Флинт потрясен.

– И на том спасибо, – говорит Мекай.

В этот миг Историк открывает глаза и видит, что мы все пялимся на него.

– Что? – спрашивает он, пока припев песни звучит на бесконечном повторе. – Это хит.

Он снова закрывает глаза и начинает мотать головой в такт нескончаемому припеву. И хотя мне очень нравится эта песня «One Direction» – всегда, но, прослушав припев около 311 раз подряд, даже мы с Мэйси готовы просить пощады.

Однако Историк продолжает безмятежно мотать головой и все вяжет, вяжет и вяжет. На его вязальных спицах нет пряжи, там вообще ничего нет, но он продолжает двигать ими в такт музыке, пока наконец – прямо в середине 312-го повторения припева – не останавливается.

Музыка обрывается, и он, подняв свои вязальные спицы, провозглашает:

– Вуаля!

Сначала я думаю, что он начисто забыл про нас, ведь он больше пяти минут вязал пустоту с таким видом, будто нас здесь нет, но тут я замечаю их – тончайшие, как осенние паутинки, нити, парящие в голубом свете, который его окружает.

– Что это? – спрашиваю я, протянув руку, чтобы пощупать одну.

Но я тут же отдергиваю ладонь, потому что Историк резко бьет меня спицами по пальцам.

– Это пряди времени, которых не должны касаться руки малолетнего полубожества вроде тебя, – говорит он. – Так будет и дальше.

– Какие пряди? – спрашивает Иден, подавшись вперед, чтобы лучше рассмотреть их. – Я ничего не вижу.

– Я тоже, – соглашается Мэйси.

– Да вот же они, – говорю я, показывая на нити рядом, но не касаясь их. Костяшки моих пальцев все еще саднят.

Но мои друзья сбиты с толку. Даже Хадсон качает головой и говорит:

– Мы ничего не видим, Грейс.

– Но они же здесь. – Я тру глаза и смотрю на нити снова, чтобы убедиться, что Историк не разыгрывает меня. Но нет, он меня не разыгрывает. Они здесь, прямо перед нами.

– А теперь полюбуйтесь вот на это, – говорит Историк и начинает крутить спицы между пальцами, как барабанщик барабанные палочки.

– Вечно ты пускаешь пыль в глаза, – замечает Кровопускательница и картинно закатывает глаза.

Он фыркает.

– Кто бы говорил.

Затем он тычет одной спицей вперед, поддевает кончиком длинную полосу нитей и, приподняв ее, начинает вертеть над своей головой. Он вертит ее, вертит, а затем просто отпускает.

И тут же нити разлетаются по всей комнате – по потолку, стенам и – что вселяет в меня страх – летят ко мне и моим друзьям. Мне кажется, что они сейчас обовьются вокруг нас, возможно, даже свяжут нас по рукам и ногам, но происходит еще более странная вещь – эти нити проносятся прямо сквозь нас.

Я ощущаю их под кожей, чувствую, как они проходят через мышцы, жилы и кости. Это не больно, но невыразимо странно – как будто сквозь меня пролетают тысячи стрекоз. Но, повернувшись к Хадсону, чтобы посмотреть, не больно ли ему, я обнаруживаю, что он стоит как столб и ни о чем не подозревает.

У Мэйси, Джексона, Флинта и остальных такой же вид. Им невдомек, что Историк только что протолкнул эти штуки, чем бы они ни были, сквозь их кожу.

Несколько секунд – и странные ощущения прекращаются. Сама не своя, я оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, что случилось, и обнаруживаю, что нити прошли сквозь нас. Теперь я вижу их за Мэйси и Хадсоном – они продолжают летать по комнате.

– Я впечатлен, – говорит мне Историк. – Я не знал, сможешь ты увидеть их или нет. Но, похоже, ты девчонка что надо.

– В каком смысле? – недоумеваю я. – И почему остальные не могут видеть эти нити?

– Какие нити? – спрашивает Флинт, и в его голосе снова звучит злость – это стало для него нормой.

Историк картинно закатывает глаза.

– На это способны только боги, – говорит он мне, как будто это все объясняет.

Прежде, чем я успеваю спросить что-то еще, он снова начинает крутить между пальцами свои спицы, словно это барабанные палочки – и они вдруг исчезают. Забудьте вздорного старика, проводящего время на пляже – теперь я начинаю думать, что Историк – несостоявшаяся рок-звезда.

– А что теперь? – спрашиваю я, потому что до сих пор ничего не увидела в правом верхнем углу пещеры, на который он смотрел прежде.

– Теперь? – Он вскидывает брови. – Теперь надо подождать.

– Подождать? – спрашивает Джексон. – Чего?

Историк ухмыляется, и почему-то эта его ухмылка выглядит еще более грозно, чем недовольно нахмуренные брови.

– Скоро увидишь.

Глава 52. Я и теория Большого взрыва

Я не знаю, что означает это его «скоро увидишь», но это явно не предвещает ничего хорошего. Особенно, когда он продолжает:

– А до тех пор, Грейс, нам надо поговорить.

– Поговорить? – У меня все обрывается внутри. – О чем?

– О твоей новообретенной силе. Ты не можешь просто пускать ее в ход, когда тебе вздумается, ведь это не какой-то там блудящий огонек.

– Блудящий огонек? – недоуменно повторяю я. – При чем тут блуд?

– Думаю, он имеет в виду блуждающий огонек, – тихо поясняет Хадсон.

– Хорошо, ладно, но я все равно не понимаю. – Я качаю головой. – Ведь время во всем мире заморозила не я. – Я показываю на Кровопускательницу. – Это сделала она.

– Но ведь именно ты прорвала ее волшебство, как ребенок, который расшалился в кондитерской лавке, и проделала дыру во времени.

– Я тоже не хочу, чтобы это снова случилось. Я даже не знаю, как это случилось, – оправдываюсь я, ломая руки.

– Это потому, что ты совсем не представляешь себе, как контролировать свою силу. Ты не знаешь даже самых азов.

– Перестань кошмарить это бедное дитя, Джикан, – укоряет его Кровопускательница, затем поворачивается ко мне и говорит: – Он просто не хочет признавать, что мы можем контролировать время, ведь он так кичится тем, что он Бог времени. – Она произносит это так, будто он выдумал это звание и она просто подыгрывает ему.

– Ты не контролируешь время, Кассия. – Джикан ощетинивается, и они снова начинают играть в гляделки, как два стрелка на Диком Западе. И, похоже, Кровопускательница побеждает в этой игре, поскольку в конце концов его плечи опускаются, и он признает: – Хаос может контролировать направление времени. Но больше ничего.

– Погодите. Значит, я могу путешествовать во времени? – спрашиваю я, впервые ощутив волнение и радость от того, что я полубожество. Мне бы