Шрифт:
Закладка:
После того как Григорий, отказавшись управлять церковью Сасимской, возвратился из уединения к отцу и тот сделал его своим помощником, Григорий сказал в церкви Слово, в котором, между прочим, говорил: «Мне сделано принуждение, друзья и братья, сделано старостью отца и благосклонностью друга. Помогите мне, подайте руку угнетаемому и увлекаемому то собственным желанием, то Духом! Одно предлагает мне бегство, горы и пустыни, безмолвие душевное и телесное. А Дух требует, чтобы я выступил на средину, принес плод обществу, искал для себя пользы в пользе других, распространял просвещение, приводил к Богу люди избранны…»[803]) «…полезнее и безопаснее начальствовать желающим и над желающими. Да и по закону нашему должно водить не насильно и не нуждой, но волей. И другое начальство не может утвердиться принуждением: управляемое с насилием при всяком удобном случае старается освободиться; тем паче наше не столько начальство, сколько детовождение всего более соблюдает свободу. Ибо тайна спасения для желающих, а не для насильствуемых… Да превозможет то, что для вас и для меня будет полезно, и делами нашими да управит Дух…»[804].
В «Слове на рукоположение Евлалия в епископа Доарского» прекрасны замечания, что «благодарить богато ничто не препятствует и малым» и что «ничто великое не бывает без искушения и испытания, ибо по естественному порядку маловажное сопровождается удобством, а высокое – трудностью»[805].
Неизвестен с точностью год произнесения Григорием одного из его лучших Слов – о любви к бедным (приблизительно около 373 года); сказано в Василиаде – госпитале, устроенном Василием близ Кесарии. «Братия и соучастники бедности (ибо все мы бедны и имеем нужду в благодати Божией…)! Примите слово о любви к бедным не с бедным, но с щедролюбивым расположением духа, да наследуете богатство Царствия. А вместе помолитесь, чтобы и я мог предложить вам богатое слово, мог напитать ваши души и раздробить алчущим хлеб духовный, или, подобно древнему Моисею, низводя, как дождь, пищу с неба и подавая хлеб ангельский, или насыщая немногими хлебами в пустыне многие тысячи, как после Иисус, Истинный Хлеб и истинной жизни Виновник»[806]. Таково начало проповеди, которое можно рассматривать как истинный образчик ораторского остроумия Григория. «Все добродетели прекрасны, – говорится далее, – но всех выше и лучше – любовь к бедным, сострадание к тем, кто одного с нами рода. Праведный Мздовоздаятель ни за что так не награждает Своим человеколюбием, как за человеколюбие. Мы должны являть милосердие всем бедным и по какой бы то ни было причине страждущим; должны, как люди, всем людям благотворить, какая бы ни заставляла их нужда искать помощи – вдовство или сиротство, изгнание из отечества или жестокость властителей, наглость начальствующих или бесчеловечие собирателей податей, убийственная рука разбойников или алчность воров, опись имения или кораблекрушение»[807]. Превосходно изображение внешнего и внутреннего состояния прокаженного, его беспомощности, непостоянства земного счастья, жестокосердия богачей. Параллельное изображение излишеств и роскоши богача и нужд бедняка по силе обличения и полноте и вообще по степени достоинства совершенно однородно и одинаково с подобными же изображениями Василия. «Для них [бедных] много значит утолить жажду и водой, а у нас пенится в чашах вино: пей до упоения!.. Да еще одно вино отошлем назад, другое похвалим за его запах и цвет, о третьем начнем с важностью рассуждать, и беда, если кроме своего отечественного не будет еще иностранного вина, как иноземного завоевателя! Ибо нам непременно должно вести жизнь роскошную и превышающую нужды или, по крайней мере, славиться такой жизнью, как будто стыдно, если не будут почитать нас порочными людьми и рабами чрева и того, что хуже чрева!»[808] Подобных бытовых черт немало в обширном «Слове о любви к бедным».
«Слово на память святых мучеников Маккавеев», произнесенное, как думают, в Кесарии в 373 году, – одно из красноречивейших произведений Григория, в котором он истощил все средства своего ораторского таланта и образования. Оно более других антично – в смысле хорошего подражания лучшим образцам древности, и его не без основания сравнивают с речью Лисия над убитыми коринфскими воинами. Одну из особенностей этой проповеди составляет вполне удачно примененная драматическая фигура просопопеи в виде ряда речей матери и сыновей к Антиоху. В этом отношении, как и во многих частных мыслях, Слово это представляет близкое сходство со Словом Василия Великого на память 40 мучеников, хотя вообще должно быть поставлено выше его.
В половине 373 года в присутствии отца сказано было Григорием одно из лучших его Слов – «Слово о градобитии», в котором проповедник решает вопрос «Откуда происходят в мире несчастья?»; этот же вопрос несколько шире ставит и глубже исследует Василий в «Слове о том, что Бог не есть виновник зла». Не углубляясь в философское рассмотрение предмета, Григорий решает этот вопрос в том смысле, что все бедствия суть непосредственные действия Промысла Божия, действия любви Божией к людям, то наказующей, то испытующей нас. Та же точка зрения на мировые и общественные бедствия развивается и у Ефрема Сирина в Словах о землетрясении и «О том, что не следует обольщаться эллинскими мнениями», что доказывает знакомство Ефрема с творениями Василия и Григория и полную солидарность с ними во взглядах на вещи. Ефрем в своих Словах лишь усиливает полемическую тенденцию Василия и Григория и излагает предмет в более элементарной форме (см. нашу статью «Ефрем Сирин как проповедник» в предыдущей книге «Христианского чтения»).
В том же 373 году, в конце, говорено Григорием «Слово встревоженным жителям Назианза и прогневанному градоначальнику». В первой части его проповедник держит речь к назианзянам, во второй – к властям, особенно к префекту. В чем состояло преступление назианзян, которое заставляло их ожидать возмездия и вызвало заступничество за них епископа, из Слова не видно ясно. Граждан Назианза, «пришедших в глубину зол, обдержимых скорбью»
