Шрифт:
Закладка:
– Янис, ты не должен объясняться передо мной, почему ты поехал в больницу к сыну. По-другому и быть не могло. Думаю, всё начинает блекнуть на фоне страха за жизнь своего ребёнка.
Мне неловко и неприятно, что он пытается объяснить то, что не подлежит объяснению, будто я бездушная, эгоистичная девица, которая не в состоянии будет его понять.
– Страх за твою жизнь не смог бы поблекнуть ни на чьём фоне, – отрезает он. – Я не оправдываюсь сейчас перед тобой. Лишь рассказываю хронологию всех событий, чтобы ты поняла, почему я поступал и говорил так или иначе.
– Я просто хотела сказать, что даже если бы ты не знал Генри Харрисона, я бы поняла, почему ты поехал за сыном.
– Я не сомневаюсь в твоём понимании нисколько. Но я знаю, что твоя реальность сейчас искажена. Поэтому буду стараться объяснить тебе всё, как можно подробнее, чтобы ты понимала: я о тебе не забывал и не прекращал думать ни секунды. Твоя жизнь, твоё здоровье для меня так же важны, как и жизнь, здоровье моих детей.
Что скрывать, мне приятно слышать от него эти слова.
– С Алексом и Джорджем сейчас всё в порядке? – обеспокоенно уточняю я.
– Через час после того, как их привезли в больницу, Джордж умер на реанимационном столе, – голос Яниса срывается.
Он замолкает, отводит взгляд к окну и нервно сглатывает ком в горле. Я, не раздумывая, тянусь к нему и накрываю его ладонь своей. Я не ошиблась – этот разговор был необходим Янису так же сильно, как и мне. По его реакции ясно без слов, насколько важен для него был Джордж. Мужчина опускает взгляд на наши переплетённые руки, уголки его губ содрогаются в горькой улыбке.
– Я был единственным ребёнком в семье, – продолжает Янис, не сводя глаз с наших рук и нежно поглаживая тыльную сторону моей ладони. – Поэтому ответственность и обязательства перед семьёй прививались мне с материнским молоком. Детства как такого не было, друзей тоже, потому что по мнению моих родителей, я должен был быть всегда умнее, лучше, взрослее, чем мои сверстники. Кроме Джорджа. Он был сыном телохранителя моего отца и жил в доме обслуживающего персонала на нашей территории. Он был единственным другом из детства, которому я мог доверить всё. Мы вместе выросли. Стали крёстными детей друг друга…
Боль Яниса эхом отдаётся во мне, заполняя всё пространство между нами.
– Его смерть вышибла из меня весь дух. Я до сих пор не осознаю, что его нет рядом. Что я не могу позвонить ему, а если хочу увидеть, то должен ехать не к нему домой, а на кладбище, где его похоронил.
Крепче сжав его ладонь, я двигаюсь ближе и кладу голову ему на грудь
– Я соболезную.
Слышу, как его учащённое сердцебиение слегка замедляется от моего прикосновения. И мне одновременно удивительно и лестно, что я могу так влиять на его состояние. Хочется обнять и прижать Яниса к себе как можно сильнее, чтобы унять всю его боль.
– Вот почему я сказал тебе те слова в больнице. Я был физически не в состоянии быть рядом с тобой. Прибегать урывками и пугать, я тоже не хотел, боясь усугубить твоё состояние, – он начинает поглаживать меня по волосам, успокаивая нас двоих этим действием. – Пока ты находилась в Лондоне, я занимался похоронами Джорджа, так как у него было четверо детей и жена, которая находилась в ужасном состоянии. В перерывах мчался в больницу к Алексу, который продолжал находиться в критическом состоянии, и молился, чтобы мне там не сообщили, что его, как и Джорджа, не смогли спасти.
Что я там говорила? Не могу представить, что это за проблема, которая не позволяла хотя бы иногда приезжать ко мне?
Чувствую себя сейчас просто низшим существом. Плевать, что я ничего не знала. Насколько же надо быть самонадеянной и эгоистичной, чтобы думать, что в жизни нет проблемы страшнее моей…
– Прости, – смотрю на него с искренним сожалением. – Я вела себя так глупо и несправедливо с тобой.
– Не говори ерунды, – продолжает гладить меня по волосам, будто совсем не держит на меня обид. – Ты вела себя естественным образом. Я сам виноват. Заявился к тебе неожиданно и вёл себя слишком самоуверенно. Просто уже не мог выносить всё, что происходит. Скучал и нуждался в тебе безумно. А когда увидел, как ты целуешься с этим… – замолкает, нервно сжав челюсть. – Вовсе перестал адекватно воспринимать сложившиеся обстоятельства.
– Но так быстро в итоге улетел…
– Потому что мне написали, что Алекс впал в кому, – говорит быстро, резко, словно боится этих слов, как огня.
Но я замечаю, как его глаза краснеют, и кажется, что он с трудом сдерживает слёзы. Жгучая боль пронзает мою грудь. Рефлекторно прижимаю руку к животу, представляя, какую непереносимую муку испытывает родитель, когда ему сообщают, что его ребёнок на грани смерти. В памяти всплывает тот миг, когда Янис прочитал это сообщение: как мгновенно побледнело его лицо, как глаза потухли от ужаса, и он словно потерял связь с реальностью. Ком подступает к горлу, не давая мне ни вдохнуть, ни выдохнуть.
– Какой ужас…
Чувствую себя беспомощной – хочу помочь, но не знаю как. Не представляю, каких титанических усилий ему стоит сейчас держаться за остатки здравого смысла и не сойти с ума.
– Мы перевезли его в Швейцарию. Сейчас его состояние стабильное, но в случае Алекса никаких гарантий на хороший исход нет.
Я снова тянусь к нему и обнимаю так крепко, как это возможно.
– Прости, что не сдержал обещания и не прилетел на Новый год, – шепчет, уткнувшись мне в шею. – Я знаю, как для тебя это было важно, особенно сейчас, когда ты находишься в таком состоянии. Но я не мог оставить свою семью, когда она больше всего нуждается во мне и в моей поддержке.
– Господи, Янис, ты вообще не должен просить прощения ни за что. Это всё так незначительно на фоне… – я вдруг резко останавливаюсь.
«Свою семью», – это словосочетание начинает стрелять