Я опустился на землю и прислонился к могильному камню, чтобы не потерять сознание. Конечно, они правы. Прошло целых четырнадцать лет со дня его смерти. Если он умер так давно, конечно же этот человек, которого я принимал за своего отца, не мог быть Уильямом Дэем, но кем же он тогда был? Его двойником? Разве такое возможно? Лусхог в это время раскрыл свой кисет, свернул папиросу, и сладковатый дым поплыл среди надгробий. На небе загорелись первые звезды… Как долго они будут гореть? Неужели вечно? Я ждал, что мои друзья расскажут мне еще что-нибудь о Генри Дэе и двойнике моего отца, но они молчали…

— Ладно, парни, пошли, — сказал наконец Смолах. — Поговорим об этом завтра.

Когда мы вернулись в лагерь, Смолах и Лусхог сразу отправились спать, а я сидел в своей норе и не мог сомкнуть глаз. Я вспомнил о том, как мы готовились к похищению Оскара Лава: мы же изучили его как облупленного, чтобы Игелю было легко занять его место. И если мы столько узнали об Оскаре, значит, другие столько же знали и обо мне, и теперь, когда я установил свое настоящее имя, у них нет никаких причин скрывать от меня остальное. Они объединились, чтобы помочь мне забыть, а теперь они помогут мне вспомнить. Я выбрался из своей ямы и пошел к логову Лусхога, но его там не оказалось. Он отыскался в соседней норе, где жила Чевизори. Некоторое время я колебался, стоит ли их будить, но терпеть не было сил.

— Эй, Мыша, — прошептал я. Он сонно заморгал. — Просыпайся. Что ты там хотел мне рассказать?

— Энидэй, не видишь, я сплю.

«Мне надо знать.

Чевизори тоже зашевелилась. Я подождал, пока мой друг освободится от ее объятий и протрет глаза.

— В чем, черт возьми, дело?

— Ты должен рассказать мне все, что знаешь о Генри Дэе.

Лусхог зевнул и посмотрел на Чевизори, которая уже успела свернуться в клубочек.

— Сейчас я хочу лечь спать. Приходи утром, и мы обсудим, что делать дальше с твоим романом. Прошу прощения, но у меня назначена встреча с подушкой и одеялом.

Тогда я отправился к Смолаху, Беке и Луковке, но они меня тоже послали куда подальше. В итоге я не добился ничего, кроме осуждающих взглядов за завтраком, и осмелился возобновить свои расспросы только после того, как все набили свои животы.

— Как вы уже прекрасно знаете, — начал я, — я пишу книгу о Генри Дэе. Основную канву для этой истории мне дала Крапинка, перед тем как ушла от нас, а теперь я прошу вас помочь мне с деталями. Особенно меня интересует тот период, когда вы готовились к моему похищению.

— О да, я помню, — воскликнула Луковка, — ты был тем ребенком, которого мать оставила в лесу, возле часовни Святого Пса.

— Ты все перепутала, — перебил ее Бека, — это вообще был не Генри, а одна из тех девочек-близнецов. Ну, Эльза и Марибель.

— Вы оба глубоко заблуждаетесь, — скривилась Чевизори, — Генри жил в доме на краю леса с отцом, матерью и двумя маленькими сестрами — близняшками.

— Именно, — сказал Лусхог, — Мэри и Элизабет, толстые и кучерявые.

— И ему было то ли восемь, то ли девять, — наморщила лоб Чевизори.

— Семь, — отрезал Лусхог. — Ему было семь, когда мы стащили его.

— Ты уверен? — спросила Луковка. — Мне кажется, он был старше.

В этом духе разговор продолжался весь день, и вечером я знал о Генри Дэе не больше, чем утром. Все лето и осень я выуживал из них информацию по крупицам, но в большинстве своем это были какие-то взаимоисключающие или совсем ничего не значащие подробности. Но иногда какая-то фраза или деталь пробуждали во мне самом некие смутные воспоминания, я залезал в свои старые записи, и факт обрастал плотью, а событие органично встраивалось в ряд других. Медленно, шаг за шагом, вырисовывался узор, и предо мной представало все мое детство. Но одна вещь оставалась тайной для меня.

Перед тем как впасть в очередной раз в зимнюю спячку, я поднялся на самый высокий пик нашей горной гряды. Деревья уже сбросили листья, и к серому небу тянулись их голые ветви. На востоке виднелся город, как будто построенный из миниатюрных кубиков. На юге лежала деревня, разрезанная пополам рекой. Река уходила на запад, где начиналась гигантская равнина. На севере багровели и зеленели чащи на горных склонах, виднелись кое-где фермы. Я провел на вершине несколько дней и ночей, размышляя о жизни, какой мы могли бы жить с Крапинкой, если бы были людьми. Воду и еду я не захватил и потому постился, подобно какому-нибудь отшельнику, пытаясь найти ответы на мучившие меня вопросы. Если человек, о котором я думал как о своем отце — мне не отец, то кто же он? Кого я тогда встретил в тумане? Кто был человек у ручья, которого я видел той ночью, когда мы потеряли Игеля и Оскара? Человек, в чей дом мы влезли ночью? Он выглядел точь-в-точь как мой отец. Олень, испуганный моим движением, бросился вниз по склону. Прокричала какая-то одинокая птица. Ответ был где-то рядом. Облака расступились, и на миг показалось блед ное солнце. Кто занял мое место, когда они украли меня?

На третий день голова у меня прояснилась, и я все понял. Это был тот, кто отнял у меня всё, что раньше принадлежало мне. Кто присвоил мое имя, переписал мою историю, украл мою жизнь: Генри Дэй.

Глава 33

Я был одним из них. Мой сын разговаривал с одной из них на другом конце страны. Конечно, это указывало на то, что подменыши нацелились на Эдварда и готовы следовать за нами даже на край света. Они уже приходили за ним той ночью, когда я спугнул их. И рано или поздно они вернутся. Они следят за нами, охотятся именно за моим сыном. Он не будет в безопасности до тех пор, пока они шныряют вокруг нашего дома. Он вообще нигде не будет в безопасности, пока они существуют в этом мире. Если уж они кого-то выбрали, они ни перед чем не остановятся. Я не спускал глаз с Эдварда ни на секунду, запирал дверь в его спальню, проверял окна каждый вечер и следил за тем, чтобы в нашем доме не оставалось ни одной щели, в которую они могли бы пробраться. Они проникли в мой мозг,