– Обожала, говоришь? И чем я ей так приглянулся? Кроме имени, о чем мы уже наслышаны из твоего незабываемого монолога.

На этот вопрос я ответила с легкостью, поскольку бабушкины вкусы знала как свои.

– Ей нравился ваш стиль. Нравилось, когда вы называли жениха и невесту «обреченные» вместо «обрученные». Нравилось, что вы не боитесь конфликтов. И ваши театральные обзоры нравились. Она говорила, что из всех критиков вы единственный, кто с интересом смотрит спектакли и по-настоящему болеет душой за театр.

– Вот как, значит, говорила твоя бабуля? Рад слышать. И где эта чудесная женщина сейчас?

– Умерла, – ответила я и чуть снова не заплакала.

– Жаль. Терять преданных почитателей всегда больно. А брат твой, которого назвали в честь меня? Уолтер? Про него что расскажешь?

Уж не знаю, с чего это Уолтер Уинчелл решил, будто моего брата назвали в его честь, но спорить я не собиралась.

– Мой брат Уолтер во флоте, сэр. Проходит офицерскую подготовку.

– Записался добровольцем?

– Да, сэр, – кивнула я. – И ради этого бросил Принстон.

– Вот что нам сейчас нужно, – заметил Уинчелл. – Побольше таких ребят, как твой брат. Кому хватает отваги добровольно сражаться с Гитлером, хотя никто их не принуждает. Он славный парень, твой брат, да? Хорош собой?

– Да, сэр.

– Еще бы, с таким-то именем.

Снова подошел официант спросить, не нужно ли нам чего-нибудь, и я чуть было не заказала по привычке джин с газировкой, но, к счастью, вовремя опомнилась. Официанта звали Луи. Мы с ним как-то целовались. К счастью, он меня не признал.

– Послушайте, – проворчал Уинчелл, – идите-ка вы подобру-поздорову. Вы портите репутацию моему столику. Как вас вообще сюда пустили, в таких-то нарядах.

– Мы уйдем, только если вы пообещаете, что имени Вивиан в завтрашней газете не будет, – заявила Оливия. Ее упертости можно было позавидовать.

– Дамочка, вы пришли в мой клуб, сели за мой столик и диктуете мне свои условия? – огрызнулся Уинчелл. – Я вам ничего не должен. И ничего обещать не стану. – Он повернулся ко мне: – Я бы посоветовал тебе впредь быть поосторожнее, дитя, но знаю, что ты меня не послушаешь. Рыльце у тебя в пушку: ты поступила скверно и попалась. Наверняка ты и раньше грешила, только прежде тебе это сходило с рук. Что ж, сегодня не повезло. Негоже девушке из порядочной семьи путаться с чужим мужем и этой оторвой Селией Рэй. Готов поспорить, ты еще наделаешь глупостей. Одно скажу: когда такая милая девчушка якшается с отребьем вроде Селии Рэй, пора научиться самой стоять за себя. Эта старая карга, твоя так называемая тетя, вцепилась мне в шею бульдожьей хваткой, но храбрости ей не занимать. Уж не знаю, какой смысл ей за тебя биться и чем ты заслужила ее преданность. Но отныне, дитя, придется тебе самой за себя сражаться. А теперь убирайтесь обе с глаз долой, и хватит портить мне вечер. Только распугиваете важных людей.

Глава двадцатая

На следующий день я решила как можно дольше не показывать носа из комнаты. Я все ждала, когда же Селия вернется домой, чтобы поговорить о случившемся, но она так и не пришла. Я совсем не спала и вся изнервничалась. Голова гудела, точно в ней одновременно звонили тысячи дверных звонков. Я не вышла к завтраку и даже к обеду, боясь наткнуться на кого-нибудь, особенно на Эдну.

После обеда я тихонько выскользнула на улицу и купила газету, чтобы прочесть репортаж Уинчелла. Я открыла ее прямо возле киоска, сражаясь с мартовским ветром, который стремился унести прочь дурные известия.

Они напечатали нашу фотографию: мы с Артуром и Селией в тройном объятии. На снимке был виден мой профиль, хотя никто не сказал бы с абсолютной уверенностью, что это я. В скупом свете все красивые брюнетки выглядят одинаково. Но лица Артура и Селии пропечатались очень четко. Полагаю, они были важнее.

Я сглотнула ком в горле и заставила себя прочесть заметку.

Из колонки Уолтера Уинчелла в «Нью-Йорк дейли миррор», дневной выпуск от 25 марта 1941 года:

Не далее как вчера в неподобающем и неджентльменском поведении был уличен супруг миссис Эдны Паркер Уотсон. Этот ненасытный сластолюбец пытался согреться в объятиях не одной, а целых двух американских артисток бурлеска! Да-да, вы не ослышались: Артура Уотсона видели у входа в клуб «Прожектор» в жарких объятиях его коллеги по спектаклю «Город женщин» Селии Рэй и еще одной длинноногой уроженки Лесбоса… Вот чем занят господин Уотсон, пока его земляки сражаются с Гитлером не на жизнь, а на смерть, – устраивает спектакли прямо на панели!.. Надеемся, нашим голубкам понравилось позировать перед камерами, ведь не надо большого ума, чтобы понять: еще одному звездному браку потребуется Рино-вация[33]. Могу поспорить, женушка вчера задала Артуру трепку по высшему разряду… Дрянной у Уотсонов выдался денек! Лучше бы оставались в постельке… Вот что птичка на хвосте принесла.

«Длинноногая уроженка Лесбоса».

Никакого имени.

Оливия спасла меня.

Около шести в дверь моей комнаты постучали. Это оказалась Пег, вся зеленая с похмелья. Выглядела она премерзко – примерно так же, как я себя чувствовала.

Она присела на мою кровать, заваленную одеждой.

– Вот дерьмо, – сказала она, как нельзя лучше обозначив сложившуюся ситуацию.

Мы долго сидели молча.

– Ох, малышка, ну и набедокурила ты, – наконец вздохнула она.

– Простите, Пег. Мне очень жаль.

– Не извиняйся. Отчитывать я тебя не собираюсь. Но неприятностей теперь не оберешься. Самых разных. Мы с Оливией с раннего утра пытаемся восстановить хоть какое-то подобие порядка в этом дурдоме.

– Мне очень-очень жаль, – только и могла повторить я.

– Брось. Извиняться будешь перед другими. Мне твои сожаления ни к чему. Но нам с тобой есть что обсудить. Во-первых, хочу тебе сообщить, что Селия уволена.

Уволена?! Раньше из «Лили» никого не увольняли.

– Но куда она пойдет? – спросила я.

– Куда глаза глядят. С Селией покончено. Ноги ее больше не будет в «Лили». Я велела ей забрать вещи сегодня во время вечернего спектакля. И попрошу тебя уйти на то время, когда она будет здесь. Не хочу еще больше нагнетать обстановку.

Селия уезжает, а я даже не смогу попрощаться! Но куда ей деваться? У нее ни гроша за душой, я абсолютно точно это знала. Ей негде жить. У нее никого нет. Она же пропадет.

– У меня не было выбора, – заметила Пег. – Не могу же я заставлять Эдну и дальше делить сцену с