— Разве Манас не был героем? Разве герой умирает, не сказав слов мудрости? Кто из вас слышал последние слова Манаса?

Воины опустили головы: никто из них не слышал последних слов мудрости киргизского льва.

Алмамбет спешился и припал чутким ухом к груди Манаса. Сердце льва, хотя и слабо, еще билось, как родник, вода которого иссякает.

Алмамбет достал из кожаной сумки целебное снадобье и смазал им рану Манаса. Манас открыл глаза и взглянул на своих воинов. Глазами он приказал им приблизиться к себе и вопросил:

— Здесь ли вы, те, кто был моей крепостью, опорой и надеждой? Ко мне, Бакай, Кошой, Алмамбет! Здесь ли вы, те, кто первыми стали под мое знамя? Ко мне, Чубак, и Кокчо, и Миндибай, и Сыргак, и Аджибай, и Серек, и все мои сорок львов! Здесь ли вы, старейшины племен? Ко мне Эштек; и Музбурчак, и Тоштюк, и Бокмурун, ко мне, мужи совета! Здесь ли вы, мои многочисленные воины, ужас врага, опора земли отцов, победители дома Чингиза? Ко мне, богатыри! Слушайте мои последние слова!

Голос Манаса пробежал по сердцам воинов, как ветер по листьям, и оживил их. Они подумали:

«Правду сказал Алмамбет: герой не умирает, не молвив слова мудрости!»

Манас сказал:

— Народ мой, прости меня! Если я тебя приневолил, если двинул тебя в этот поход, не спросив твоего согласия, — прости меня! Был я суров. Кто говорил: «Нельзя мне воевать, я одноконный», — у того я отнимал единственного коня. Кто говорил: «Пожалей меня, оставь дома, я одинокий», — того я посылал в бой первым. Не раз был я, о народ мой, с тобою груб и горяч, ибо я вспыльчив. Теперь прости меня! Прости меня, ибо я не был охвачен алчбой: пропадом пропади все мое добро! Не о себе заботился я: обычай предков, величие потомков, счастье родной земли — вот о чем была моя забота! Ты был слаб. Дом Чингиза рассеял тебя по земле. Я собрал тебя и сделал сильным. Ханы из дома Чингиза стремились к тому, чтобы Китай был твоим врагом. Я думал, что превращу народ Китая в друга, ибо я и Алмамбет — братья. Но я забыл, что я силен открытой силой, а Конурбай — тайным коварством. Прости меня, мой народ, за то, что я забыл об этом! Я создал камень из песчинок, народ — из рассеянных по земле родов. Пусть камень останется камнем, народ — народом. Да не будет между родами распрей и ссор. Живите в согласии, честно и твердо глядя вражеской стреле в глаза. Вам предстоит битва. Пусть мое последнее слово будет началом вашей последней битвы. Пусть вместо меня ханом будет Чубак. Пусть Каныкей научит Семетея отомстить за меня. Пусть похоронят меня в земле отцов: я заслужил эту честь, ибо твердо глядел в глаза стреле. Начните битву с Конурбаем и одолейте его! А я умру…

Так сказал Манас Великодушный и закрыл глаза. Он умер, не увидев своего сына, не услышав его голоса.

Алмамбет положил к его ногам копье и меч его предков, а сам припал к его холодному лицу. Чубак, ставший, по завещанию Манаса, ханом, сказал:

— Положим тело Манаса на Светлосаврасого. Покинем Железную Столицу.

Воины поспешили исполнить приказ хана. Они положили на седло драгоценные останки киргизского льва и сели на коней. Вдруг затряслась земля от страшного топота: дружинники Конурбая ворвались во дворец. Оказалось, что стража, возглавляемая Кыргыном, покинула свое место, чтобы услышать последние слова Манаса, и вход во дворец остался без охраны.

Смерть Манаса вселила в дружинников мужество. Впереди их скакал Конурбай, окруженный сорока ханами. Их войско состояло из ханских дружин, из одноглазых, медноногих и кинжалоруких. Чубак приказал киргизам:

— Убейте Конурбая, убийцу Манаса!

Завязалась битва. Конурбай вырвался из рядов войска и поскакал прямо на Алмамбета. Алмамбет не успел сесть на коня, ибо душа его, потрясенная смертью Манаса, пребывала с мертвым вождем. Конный напал на пешего. Конурбай метнул копье и попал в сердце Алмамбета. Золотокосый исполин, бросив взгляд в сторону возлюбленной жены, закрыл глаза. Но герой не умирает, не сказав слова мудрости. Он сказал:

— Бурулча, сохрани жизнь нашего сына! Прощай! — и метнул копье в Конурбая.

Он метнул копье и упал, бездыханный, головою к груди Манаса, а копье полетело вперед и впилось в ребро Широкосапогого. Его одежда окрасилась кровью. К нему подлетел Чубак, взмахнул мечом и обезглавил его. Голова Конурбая, облитая кровью, свалилась на землю. Коса, прилипшая к ней, обвила голову как змея. Чубак плюнул на нее. Не заметил Чубак, что сзади подкрадывался к нему всадник, которого не думали киргизы найти среди людей Конурбая. То был Незкара. Узнав о ранении Манаса, он решил присоединиться к Конурбаю. Теперь он подумал:

«Алмамбет убит. Конурбай обезглавлен. Старый Эсен потерял вкус к жизни и власти. Ханом ханов Китая стану я!»

Эти слова сделали его руку во сто крат сильнее. Он напал сзади на Чубака и выстрелил в него из ружья. Хан киргизов, первый из сорока Манасовых львов, простился с милой жизнью, успев крикнуть:

— Манас!

Смерть Чубака поразила киргизов. Тогда войску подал свой голос Сыргак:

— Воины! Почему вы оробели? Разве перед вами не те самые враги, которые бежали от нас? Разве останки Манаса не вопиют о мести? Разве не слышите вы живой голос мертвого Алмамбета: «Месть!»? Разве убийца Чубака должен жить? Я беру на себя управление войском. Вот мой приказ: каждый стой, пока можешь стоять! Живой, замени мертвого! Если хочешь уйти живым, уйди с победой! Эта битва последняя. Послужим делу народа.

Так сказав, юный Сыргак бросился на Незкару. А воины опять сделались воинством, опять почуяли в душе силу, а в руках — железо и стали теснить дружинников Конурбая.

Сыргак и Незкара схватились вплотную, держа один другого за ворот, и упали с коней. Тогда Сыргак, сильный в руках, показал свое богатырство: он поднял Незкару спиной кверху, положил его, широкого, как юрта, на седло своего вороного коня и разрубил его надвое вместе со своим конем.

Между тем дружинники Конурбая, и без того теснимые киргизами, дрогнули, когда увидели гибель Незкары. Они обратились в бегство. Киргизы, возглавляемые Сыргаком, погнались за ними. Вскоре дворцовый сад опустел. В нем остался один только караван, прибывший на пир в честь рождения Семетея. Бурулча, приникнув к Алмамбету, целовала его мертвые веки. Бирмискаль тихо утешала ее. Рядом лежал Чубак, насупив свои упрямые брови, и казалось — смерть боится его и мертвого!

Бакай отделился от