тяжелые июльские дни оказался на высоте задачи и преданным сторонником партии революционного пролетариата»{550}. Со своей стороны Троцкий в ответах на анкету Истпарта добавлял: «Ленин, как известно, отнюдь не страдал благодушной доверчивостью к людям, когда дело шло об идейной линии или о политическом поведении в трудных условиях, в особенности же чуждо ему было благодушие по отношению к революционерам, которые в предшествующий период стояли вне рядов большевистской партии. Именно июльские дни сломили последние остатки старых перегородок»{551}. К этому следует добавить, что Ленин не отличался политическим злопамятством: интересы дела всегда были для него выше личных амбиций и чувств. Конечно, Ленин не знал многих из тех нелестных оценок, которые давал ему в частной переписке Троцкий. Но и того, что было напечатано в свое время в различных газетах и брошюрах, было вполне достаточно, чтобы Ленин при желании наложил вето на прием Троцкого в партию большевиков. Но Ленин рассудил иначе, и у нас нет оснований предполагать, что позже он пожалел о своем решении.

В автобиографической книге «Моя жизнь» Троцкий писал: «Отношение Ленина ко мне в течение 1917 г. проходило через несколько стадий. Ленин встретил меня сдержанно и выжидательно. Июльские дни нас сразу сблизили»{552}. В начале июля состоялась вторая конференция петроградских межрайонцев, главным пунктом повестки дня которой был вопрос об объединении с большевиками. Решение было положительным: два представителя Межрайонной организации были выделены для работы в оргбюро по созыву VI съезда РСДРП (б), а Троцкий был назначен докладчиком по вопросу о текущем моменте.

Июльский политический кризис стал переломным моментом в развитии революции и положил конец двоевластию. И коалиционное Временное правительство, и руководители Советов, и лидеры большевиков оказались перед необходимостью срочно принимать ответственные политические решения. Политика правительства вызывала откровенное недовольство масс. Часть солдат и рабочих буквально рвалась в бой под лозунгом «Вся власть Советам!» Некоторые горячие головы среди большевиков Петрограда готовы были подтолкнуть их к вооруженному восстанию с целью свержения «министров-капиталистов». Однако шансы на его успех были еще незначительны. В итоге 3–4 июля в столице состоялись мощные народные демонстрации, носившие в основном мирный характер, но сопровождавшиеся отдельными вооруженными столкновениями, которые были спровоцированы контрреволюционными элементами и привели к человеческим жертвам. Происшедшие в те дни в Петрограде уличные беспорядки дали правительству повод обвинить большевиков в подготовке военного переворота, который якобы финансировался Германией. На страницах буржуазной печати замелькали сенсационные сообщения о том, что Ленин изобличен в шпионаже. Был подписан ордер на его арест. Началась бешеная травля большевиков.

Как же вел себя в это трудное для большевиков время Троцкий? На состоявшемся 3 июля в отсутствие Ленина заседании ЦК большевиков приглашенный на него Троцкий вместе с Зиновьевым и Каменевым выступил за то, чтобы партия предприняла все усилия для сдерживания масс. Когда же стало окончательно ясно, что на следующий день народ опять выйдет на улицы Петрограда, то на состоявшемся в ночь с 3 на 4 июля новом заседании ЦК Троцкий и Зиновьев встали на сторону тех, кто доказывал, что большевики должны поддержать движение масс, по сделать все для того, чтобы предстоящая демонстрация носила мирный характер{553}. Эта линия совпала с позицией Ленина, который утром 4 июля возвратился в Петроград после кратковременного отдыха. По свидетельству Троцкого, 5 июля состоялась его встреча с Лениным, на которой обсуждались планы работы на случай ухода большевиков в подполье{554}.

Меньшевистско-эсеровские лидеры Советов расценили июльские события как авантюристическую попытку вооруженного антиправительственного выступления, подготовленного «анархо-большевистскими элементами». Они обвиняли большевиков в развале армии и признали за правительством право на охрану завоеваний Февральской революции, фактически предоставив ему полную свободу действий и — санкционировав сохранение кадетско-меньшевистско-эсеровской коалиции. Правда, меньшевики-интернационалисты во главе с Мартовым и левые эсеры не одобряли такой позиции и воздерживались от обвинений в адрес большевиков. Так, Ю. О. Мартов выступил в разгар июльских событий за создание правительства, состоящего только из представителей социалистических партий. Он призывал революционную демократию не углублять разногласия в своих рядах и выдвинул следующую программу радикальных реформ: немедленное заключение перемирия и демократизация армии, борьба с контрреволюцией, безотлагательная подготовка к проведению радикальной аграрной реформы, введение централизованного планирования и регулирования экономики и т. д. Кроме того, Мартов был противником репрессий против революционно настроенных солдат и рабочих. 17 июля он заявил: у Советов нет иного выбора, как взять всю полноту власти в свои руки{555}. Однако такие взгляды разделяла в то время лишь сравнительно небольшая часть меньшевиков.

Ленин и его единомышленники оказались в очень тяжелом положении. Орган ЦИК Советов газета «Известия» 6 июля 1917 г. писала: «Чего же добились демонстранты З и 4 июля и их признанные официальные руководители — большевики? Они добились гибели четырехсот рабочих, солдат, матросов, женщин и детей… Они добились разгрома и ограбления ряда частных квартир, магазинов… Они добились ослабления нашего на фронтах… Они добились раскола, нарушения того единства революционных действий, в которых заключается вся мощь, вся сила революции… В дни 3–4 июля революции был нанесен страшный удар…» Небезызвестный Владимир Бурцев, на протяжении ряда лет расследовавший случаи провокаторства в революционной среде, отверг версию о Ленине, Зиновьеве и Троцком как немецких шпионах, но заявил, что именно благодаря им «в те проклятые черные дни 3, 4 и 5 июля Вильгельм II достиг всего, о чем только мечтал… За эти дни Ленин с товарищами обошлись нам не меньше огромной чумы или холеры»{556}.

Кадетская «Речь» писала в те дни, что большевизм скомпрометировал себя безнадежно, что он «умер… внезапной смертью», оказался блефом и т. д.{557} Количество подобных высказываний можно было бы многократно умножить. Буржуазия, реакционная военщина, падкий на сенсации мелкобуржуазный обыватель буквально захлебывались от клеветы по адресу большевиков и Ленина, который вынужден был скрыться вместе с Зиновьевым в Разливе под Петроградом.

В этих условиях любое выступление в защиту Ленина, любое проявление солидарности с большевиками было актом гражданского мужества. И надо прямо сказать, что Троцкий в это время оказался на высоте. 13 июля 1917 г. в газете «Новая жизнь» — той самой, где публиковал свои «Несвоевременные мысли» А. М. Горький, — появилось открытое письмо Троцкого Временному правительству, явившееся ответом на слухи о его якобы «отречении» от Ленина. «Сообщение газет о том, будто я «отрекся» от своей причастности к большевикам, — писал он, — представляет такое же измышление, как и сообщение о том, будто я просил власти защитить меня от «самосуда толпы», как и сотни других утверждений той же печати».