– Хорошо, сейчас все узнаю для вас, господин, – ответила она, не сомневаясь в своих словах, и заглянула в синеву стекла, словно нырнула с головой.

Зная, что это надолго, кавалер откинулся на перину, стал смотреть в потолок и думать о том, что его ждет, а затем спустился на первый этаж перекусить чем-нибудь. Горбунья быстро нашла ему хорошую еду – кажется, кухаркой она была неплохой. А потом Волков просил у здоровенной и, кажется, глупой служанки зажечь лампу и подать воду мыться. Помылся, еще посидел за столом, но Агнес из спальни так и не выходила. Тогда он, взяв лампу, поднялся по темной лестнице и открыл дверь в спальню девушки.

Агнес спала, кажется, спала поверх перины. Кавалер удивился, увидав ее: от женской притягательности осталось совсем немного. Ни бедер роскошных, ни тяжелых грудей. Ребра, грудь подростка, кости таза, выпирающий лобок с редкими волосами, заострившееся личико с широко открытым ртом. В общем, ничего того, что его бы привлекло, в ней не осталось, она стала совсем другой. Это было словно наваждение. Не знай он Агнес, он, наверное, сильно бы удивился, но он ее знал, знал не первый год.

Шар лежал рядом с ней – она так и держала на нем свою руку, словно боялась, что кто-то отнимет. Волков и забрал. Спрятал его в мешок, свободной частью перины накрыл девушку, потом отправился в другую комнату, но та была заперта на ключ. Оттуда доносился резкий непривычный запах. «Интересно, что у нее там?» Но выяснять ему почему-то не хотелось, не хотелось знать; рыцарь и так понимал, что там что-то опасное, порицаемое Богом и людьми. К дьяволу! Он туда не полезет.

Кавалер вернулся в спальню к девушке, а после пошел вниз, взяв с собой большую подушку. Там он улегся прямо на стол, на ту сторону, что была поближе к теплому очагу. За свою жизнь он спал в местах и похуже, а уж на ровном столе да с подушкой… Даже одеяло не нужно, если печка, которая рядом, еще не остыла. Да и лето уже почти пришло, скоро и ночью от жары не спрятаться. После трех дней дороги заснул Волков быстро.

Утром удивленные слуги ходили на цыпочках, боясь его разбудить. Только неуклюжий Игнатий, когда шел поить лошадей, загремел ведром.

– Куда? – коротко спросил его кавалер, приподнимая голову от подушки.

– Лошадей поить, господин, – отвечал конюх.

– Сначала мне воды принеси. И скажи горбунье, чтобы ее согрела, – распорядился он. В последнее время кавалеру совсем не нравилось мыться холодной водой, отвык он, кажется, уже навсегда отвык.

– Да, господин, – отвечал конюх, – сейчас принесу.

Услышав их разговор, в столовую, кланяясь и здороваясь, вошла кухарка, сразу стала разводить огонь в печи. Служанка, скрипя половицами и ступенями лестницы, тихой мышью вжимая голову в плечи, проскочила наверх. И тогда Волков встал со стола. Да, ушли уже те годы, когда он мог вот так спокойно спать без перин на твердых досках. Тело его побаливало, а вот нога… Нога даже и не напомнила ему о себе. За всю ночь он ни разу из-за нее не проснулся, и сейчас все с ней было хорошо. Отлично вчера Агнес боль заговорила.

Он встал, отправился наверх и чуть не столкнулся на лестнице с глупой служанкой, что тащила вниз ночную вазу. Хотел обругать дуру, да та побелела вся и без его ругани, едва не при смерти была от страха. Не стал. Постучал в дверь.

– Да, господин, – донеслось из-за двери, – входите.

Он вошел, а Агнес стояла перед зеркалом и причесывалась. Была она в одной нижней рубахе из тонкого просвечивающего батиста, и даже через ткань стало заметно, что и грудь у девушки не та, что ночью, а бедра ее и зад приятно полны, так полны, что хочется к ним прикасаться. Только вот лицо усталое и синяки под глазами, припухлости, а если не эти мелочи, так молодая красавица перед зеркалом стояла. Странно все это было, но пришел кавалер сюда не разгадывать женские загадки и даже не разглядывать ее тело. Усевшись на неприбранную кровать, он сразу спросил:

– Ну, что вчера увидала в шаре?

– В шаре? – Она не прервалась, так и расчесывала волосы. – Стекло показало, что у вас все будет хорошо.

Настроение у нее было прекрасным, Волков это почувствовал и, думая, что девушка приукрашивает, настоял:

– Говори, что видела?

Она перестала причесываться, с легкой укоризной посмотрела ему в глаза через зеркало и произнесла:

– Видела, что в Ланн вы вернетесь с большой победой.

Волков все никак не мог понять, верит ли он ей, верит ли этому поганому шару, но даже так ему стало легче.

– Значит, вернусь? – переспросил он.

– С победою, – нараспев отвечала девушка, снова принимаясь расчесывать волосы, – с победою, господин мой.

Глава 32

Отчего-то ей было радостно. Давно так хорошо не было. Утром молодые господа из выезда кавалера пришли на завтрак в ее дом, а у них кони почищены, напоены, накормлены, лоснятся в стойлах, красавцы: Игнатий с утра расстарался. И Ута все вещи господина постирала еще на рассвете, сапоги так вычистила, что сверкают. Тяжеленный колет, что подбит железом, вычищен не хуже сапог: и не подумает никто, что в нем три дня по пыльным дорогам скакали, как новый он, словно только что портной его закончил.

А пред тем Ута еще и на рынок сбегала, огромную корзину дорогой снеди принесла. То ей Зельда велела, пока госпожа спала. Госпожа могла за растрату и побранить кухарку, но не в этот день. Сегодня госпожа на похвалу расщедрилась. И как только кавалер со стола слез поутру, так Зельда сразу принялась готовить. Старалась, все, что знала о готовке, вспомнила. Гостей-то угощать надо.

Гостей? Или хозяина со свитой? Ну, этот вопрос ни Игнатия, ни Уту, ни Зельду не волновал. То пусть хозяйка думает, кто кому хозяин. Да и хозяйке было не до того. Все слуги видели, что та счастлива, как новобрачная на третий день брака. Нарядная, не бранится, улыбается. Ласкова со всеми, даже Уту собакой не зовет, а Зельду горбуньей. Всегда бы так.

Агнес и вправду была радостна. И то ли оттого что вчера она глядела в стекло до умопомрачения, то ли оттого что в доме полным-полно молодых красавцев, благородных мужчин, но хорошее настроение Агнес не покидало. Вот только платье… Вернее, не платье, с платьем-то как раз все в порядке, – лиф платья по последней