Шрифт:
Закладка:
– Эй, дурища, что там у тебя?
И услышала, как по ступеням топают большие ноги Уты, а потом показалось и ее перепуганное лицо.
– Господин приехал! – выдохнула служанка с ужасом.
– Что? Кто? – не поняла поначалу Агнес.
– Господин приехал, – все так же волнуясь и с ужасом продолжала Ута. – Ваш господин приехал.
– Господин? – Тут только до Агнес и дошло. – Так что стоишь-то, дебелая, воду неси, платье неси. Да быстро, дура, быстро.
Сама девушка кинулась к зеркалу.
Ута, Зельда и Игнатий стояли между камином и дверью в людскую. Стояли, дышать боялись. Даже свирепый Игнатий, и тот рта не раскрывал. Горбунья подала господину вина в серебряном кубке. Он молча сел во главе стола, в то кресло, в котором обычно госпожа сидела, взял кубок, попробовал вино. С ним уселись за стол и его люди, лишь один громила остался стоять, привалившись к стене у входной двери, плетью по сапогу постукивал. Господин так даже на лицо суров, и люди его, воинские по виду, все при железе, страшны.
Наконец сверху госпожа сошла. Умытая, свежая, в чистом платье совсем простом, которое не надевала уже давно. Сразу, едва не бегом, кинулась к господину, встала на колени, взяла руку его и поцеловала.
А он погладил ее по волосам, по щеке и спросил с усмешкой, но ласково:
– Дело уже к вечеру пошло, а ты еще спишь, что ли?
– До рассвета не спала, – отвечала Агнес, – вот и проснуться не могла.
Он сделал ей знак встать и приблизиться, а затем уже серьезно спросил:
– Одной ли тебе было не до сна?
– Одной, дядя, – так же серьезно отвечала Агнес, называя его «дядей».
– Раз зовешь меня дядей, так не вздумай меня позорить, – тихо сказал он ей, крепко держа девушку за руку.
– Беспокоиться вам нечего, все у меня хорошо, и имя ваше незапятнанное, я, чай, не Брунхильда, – отвечала она таким тоном, что Волков понял: больше на эту тему ничего спрашивать не нужно.
– Ладно, а как ты живешь тут без меня?
– Без вас мне тоскливо, да ничего, справляюсь.
Тут она огляделась, и сердце девушки затрепетало. И непонятно, от чего больше: оттого что красавец Максимилиан сидел тут в шаге от нее, оттого что господин еще держал ее за руку или оттого что в черном мешке кое-что вожделенное лежало прямо на столе, рядом с серебряным кубком, из которого господин пил вино. Сразу девица поняла, что в мешке, и, сдерживая волнение, спросила:
– Не меня вы проведать приехали. Что за дело у вас, господин?
– Сядь, – велел кавалер, – но сначала вели слугам стол накрывать. С дороги мы.
– Игнатий, на рынок беги, – начала давать распоряжения девушка, – коли не разобрали, так купи свиных ног, капусты кислой купи, пива, колбас самых дорогих для жарки. Зельда, Ута, вы тоже не стойте, подавайте господам все, что есть лучшего.
Она взглянула на Максимилиана: красавец какой вырос, она ему уже лишь до плеча достанет. Вид у него надменный, одежда хоть и пыльная, но хорошая, и руки… Руки не к тачке и не к тесту привычные, а к железу. Сразу видно, это не пирожник, хоть и зубы у него не так белы и ровны.
– А молодые господа тоже тут ночевать будут? – спросила девушка у Волкова.
Тот молча осматривал залу. Некогда этот дом казался ему огромным и роскошным, да когда это было… Можно, конечно, его людей в людской положить, но…
– Нет, господа оставят тут коней, а сами поживут в соседнем трактире.
– Как пожелаете, господин, – отвечала девушка, переводя взгляд с Максимилиана на кавалера и едва заметно краснея при этом.
Но красноту эту никто не заметил, так как голодным господам уже подавали еду.
Глава 31
Игнатию были доверены кони господ, сами же они, поев как следует, ушли искать себе ночлег, а Волков остался. Агнес ерзала на стуле подле его правой руки, есть не могла, все косилась на черный мешок, что теперь висел на спинке стула кавалера. Зачем рыцарь привез его сюда? Ведь не просто так, что-то ему нужно узнать.
– А за дом у тебя плачено? – спрашивал Волков, попивая вино.
– Плачено, господин, плачено, – отвечала она, гоняя кусочек колбасы по тарелке. – И банкиры ко мне добры – в последний раз при новой вашей победе за месяц плату не взяли, браслетку подарили со святыми, вот, – она показала красивый замысловатый браслет на руке, – и еще на званый обед приглашали, где меня с епископом отцом Бернардом, настоятелем храма святочтимого Николая-угодника, знакомили.
– Вот как?
– Да. – Агнес могла бы еще много рассказать господину: и что отцу Бернарду она продает зелье приворотное, и что ее приглашают во многие добрые дома Ланна, – но она была девушкой умной и считала, что не обо всех ее успехах кавалер должен знать. – И вас, господин, в городе чтут высоко.
– Угу, – Волков посмотрел на нее внимательно, – значит, долгов ни перед кем у тебя нет. Может, булочнику, мяснику или молочнику должна?
– Нет, ни им, ни слугам ничего не должна.
– Угу. – Он так и смотрел на нее. – А откуда ты деньги берешь? У меня, как уехала, ни разу не спросила.
– Справляюсь, господин.
– Справляешься?
Теперь ей не по себе стало. Взгляд кавалера такой был тяжелый, и девушка принялась ерзать в кресле своем.
– Не волнуйтесь, господин мой, ничего предосудительного, что могло бы имя ваше запятнать, я не делаю.
Зачем кавалеру знать, что она варит зелья с утра до ночи, что меняет вид свой как вздумается, что давеча избавилась от любовника. Нет, господину о том знать не надо.
– Смотри мне. – Он постучал по столу пальцем.
Этого ей оказалось достаточно, чтобы понять, что господин не шутит. Он вообще не был расположен к шуткам.
– Если в деньгах возникнет нужда, так пиши сразу.
– Обязательно, господин, – отвечала девушка, а сама все успокоиться не могла, косилась на мешок.
Волков поглядел вдоль стола, в конец его, где возле очага со сковородой возилась горбунья, и крикнул:
– Эй, ты!
Зельда догадалась, что обращаются к ней, поклонилась и замерла, ожидая распоряжения. Волков жестом показал ей: убирайся отсюда. И кухарка поняла, сняла сковороду с плиты, снова поклонилась и ушла в людскую.
А вот у Агнес сразу проснулся интерес: чего это господин собрался делать, уж не стекло ли из мешка достать? Она даже задышала чаще. Отложила вилку. Но Волков не спешил
