— Да кто же вы, наконец? Надеюсь, не магометанин?

— Я атеист, — сказал Иван Васильевич.

— Я не знаю такой церкви.

— Это церковь неверующих.

— Я вас не понимаю, — пролепетал мистер Джонсон, окончательно растерявшись. — Надеюсь, вы не хотите сказать...

— Да, я неверующий.

— О! — только и мог ответить мистер Джонсон, глядя на Турчанинова с изумлением, переходящим в ужас.

— О! — как эхо, повторила миссис Джонсон, круглое, краснощекое лицо которой приняло точно такое же выражение. Было похоже, они ждали, что вслед за таким неслыханным, кощунственным признанием под ногами Ивана Васильевича с грохотом разверзнется земля и он исчезнет в клубах вонючего серного дыма. Однако Турчанинов продолжал спокойно стоять перед ними и улыбаться.

— Да-а... — пробормотал нотариус, топчась на месте. — Ну что ж, позвольте пожелать вам всего хорошего, мистер Турчин. — Чопорно поклонился. Руки не подал и поспешно зашагал прочь от Турчанинова, волоча едва поспевающую за ним жену.

ВЫВАЛЯТЬ В СМОЛЕ И В ПЕРЬЯХ!

За последнее время Турчаниновы ощущали какой-то веющий на них от соседей и знакомых холодок отчуждения. При встрече с Иваном Васильевичем знакомые горожане, вместо того чтобы обменяться, как раньше, дружеским рукопожатием, перекинуться парой слов или фамильярно хлопнуть по плечу, только лишь подносили палец к шляпе, а чаще просто норовили не заметить и скорей разминуться. Всюду при его появлении разговор обрывался, лица становились замкнутыми, взгляды неприязненно-колючими, все, казалось, с нетерпением дожидались, когда он уйдет. Сосед нотариус совсем перестал кланяться.

Прекратились и заказы на портреты, что иногда давали Ивану Васильевичу лица состоятельные и почтенные, желавшие увековечить свой лик. Впрочем, быть может, сыграло здесь свою роль и появление опасного для Турчанинова конкурента — недавно обосновавшегося в городке фотографа, к которому и повлекло падких на дешевизну обывателей.

— Чужаки мы с тобой, Наденька! — говорил жене Иван Васильевич. — Люди с луны либо с другой какой планеты.

Он понимал, почему внезапно стало тянуть на них ледяным ветерком общей неприязни. Конечно, для нотариуса с женой свыше сил человеческих было удержаться и не сообщить всем и каждому потрясающую новость: живописец и чертежник мистер Турчин, оказывается, не верит в бога! Кроме того, догадывался Иван Васильевич, вспоминая, как бежал он от Старботла, очевидец этого злополучного события доктор, несомненно, раззвонил на весь город, что мистер Турчин, можете себе представить, тайный аболиционист! Сторонник освобождения негров!

Что касается жены Турчанинова, то с первых дней своего приезда она ощутила на себе осуждающее, высокомерно-враждебное отношение дамской части города, глубоко шокированной тем, что леди их круга занимается совершенно неподходящим и даже неприличным для женщины делом. Надин была горда и самолюбива. Она первая сделала соответствующие выводы и сразу же прекратила всякое общение со здешними дамами.

Как с горечью она убедилась, от врачебной деятельности пришлось отказаться. Что же оставалось делать, чем заняться? Превратиться, подобно окружающим, в респектабельную миссис, все интересы которой не выходят за пределы кухни, спальни и гостиной? Так и жить?.. Ни взгляды Надин, ни натура, пылкая и решительная, не мирились с этим.

— Знаешь, Жан, задумала я написать повесть, — призналась она однажды мужу, слегка конфузясь.

— Повесть?

— Да. Только ты не смейся.

— Дитя мое, зачем же я буду смеяться? У тебя, несомненно, литературные способности, я уже говорил... А содержание придумала?

— Пока в общих чертах, — сказала Надин. — Понимаешь... — Она закинула руки за голову, вдохновенно расширила глаза, устремленные в незримую поэтическую даль. — Понимаешь, это будут сцены из русской жизни. Я хочу показать положение современной женщины. Героиня у меня будет княгиня...

— Княгиня? — с недоверчивым удивлением переспросил Иван Васильевич.

— Да, княгиня, но с идеями... Молодая, красивая, передовая женщина... Она видит угнетенье народа...

Турчанинов слушал, радуясь прояснившемуся, оживленному лицу, вспыхнувшему в глазах блеску. Слава богу, опять окрылилась! Последнее время ведь ходила сама не своя, совсем пала духом, бедняжка.

А Надин, видя благожелательное внимание, с каким ее слушали, продолжала рассказывать:

— Писать я решила на французском, я достаточно хорошо им владею...

— Почему на французском, душа моя? — перебил Турчанинов.

— На французском все-таки скорее издатель купит. А кому продашь здесь повесть на русском языке?

— Это верно, — согласился Иван Васильевич. — Ну что ж, благословляю тебя на подвиг ратный. Принимайся за свою повесть.

И Надин храбро принялась за повесть. По вечерам, закончив домашние дела, усаживалась за стол, раскрывала специально купленную толстую тетрадку, макала появившееся в продаже новое изобретение — стальное перо — в чернильницу и начинала писать. Чуть слышно скрипело перо, потрескивал стул, когда она меняла позу. Турчанинов ходил на цыпочках, с уважением и нежностью поглядывая на работающую жену-писательницу. Освещенная настольной лампой черненькая, гладко причесанная головка с тяжелым узлом волос на затылке отбрасывала большую, ползающую по синеватым обоям, черную тень.

— Я хочу тебе прочесть одну сценку, — говорила иногда Надин. — Хочешь послушать?

— С превеликим удовольствием.

Иван Васильевич усаживался на диванчике поудобней, делал сосредоточенное лицо и, обхватив сплетенными пальцами худое колено, добросовестно принимался слушать.

— Ну как? — спрашивала Надин, закончив чтение.

— Очень мило, Наденька. Живо, интересно.

— Нет, правда? — спрашивала Надин, розовея от удовольствия.

— Правда, дитя мое! Прелесть как написано! — с полным чистосердечием уверял Иван Васильевич. — Так и видишь перед собой всех твоих персонажей. И слог какой!..

* * *

А страна жила своеобычной, огромной, тревожной жизнью. Америку лихорадило, все более усиливалась распря между свободными северными штатами и рабовладельческими южными. Вопрос, быть или не быть рабству, грозил гражданской войной. Недавно возникшая на промышленном, бурно развивающемся Севере республиканская партия, в рядах которой можно было увидеть и крупного заводчика, и лавочника, и зажиточного фермера, и рабочего, стояла за открытие земель необжитого еще, плодородного Запада для бесплатного расселения на них фермеров и за ограничение рабства негров. Рабство тормозило дальнейшее развитие промышленности и сельского хозяйства. Против республиканцев выступали демократы — партия помещичьего, хлопководческого, аристократического, застойного Юга, все богатства которого создавались каторжным трудом черных невольников, работавших под кнутами надсмотрщиков.

Готовились выборы нового президента. На пост будущего