Шрифт:
Закладка:
— Четыреста двадцать шагов.
— Именно, — согласился с ним Пруфф.
— Господа офицеры, отошли бы! — кричит канонир, беря у помощника дымящийся запал.
— Он прав, лучше нам отойти, — сказал Волкову капитан, — пороху и правда немало положено.
Они стали отходить от пушки подальше, а Волков при том думал, что надобно капитану сказать, чтобы порох-то поберёг. Его немного.
А канонир заорал что есть силы:
— От орудия вон все! — и перекрестился.
И прислуга орудийная, и сапёры, что доделывали ещё свои дела, стали разбегаться.
И чуть погодя:
— Палю! — и ещё одно крестное знамение лишним не будет.
Пруфф тоже перекрестился, а другой рукой потянул генерала за себя. Не успел бы Волков сосчитать и до десяти, как бахнул выстрел. Такой мощный и резкий, что уши у него заложило, хоть и не рядом с орудием он стоял. Стоял он спиной к восходящему солнцу и уже отлично видел стену. А также он хорошо видел и вырвавшееся из белого дыма и огня большое и тяжёлое ядро, которое, разбросав от себя дымящуюся дерюгу, медленно, словно лениво, полетело к стене. И вмазалось в неё, ближе к верху, выбив из кирпича серый фонтан кирпичных осколков и пыли.
— Ну… С почином, — произнёс капитан Пруфф.
А кавалер его как будто и не услышал, он не отрывал своих глаз от стены, всё смотрел и смотрел, пока не услышал возгласа одного молодого сапёра:
— Она треснула!
— Кто? Кто треснула…? — спрашивали все.
А сапёр радостно голосил:
— Так она же, стена… Стена треснула.
Волков вздохнул: значит, не померещилось ему. Действительно, по стене от верха, куда ударило ядро, и к низу прошла трещина. Не обманул капитан Дорфус, не обманул, зажились горцы в мире и довольстве, так беспечны стали, что стены их городов состарились.
«Вот вам и наша утренняя проверочка, в ответ на вашу ночную».
Он чуть заметно улыбался, слыша, что азарт появился в голосе капитана Пруффа. Что кричит он уже задорно:
— А ну-ка, Шмит, повтори-ка! Добавь им ещё…
Капитан ополчения города Шаффенхаузена Бродель всем видом своим старался выказать неустрашимость, задирал нос, говорил с апломбом. Заносчивый, сволочь. По его поведению так и не поймёшь сразу, кто у кого город осаждает.
— К чему звали, о чём хотели говорить? — спесиво спрашивал капитан, даже не поздоровавшись.
Он пришёл с трубачом, знаменосцем и офицером. Стоял подбоченясь и с вызовом глядел на генерала. Волков же был с ним в обхождении прост и не груб: пыжится дурачок? Ну-ну… Пусть хорохорится. Сам, наверное, шёл и на треснутую стену косился. Но пыжится, делает вид, что эта едва стоящая стена ему нипочём.
— Поговорить я хотел не с вами, — отвечает Волков спокойно, — а с вашим ландаманом Райхердом.
— Первый консул Райхерд занят, — важно заявил капитан. — Недосуг ему, дела у него.
«Ну да… Конечно, занят первый консул, в осаждённом-то городе у первого лица столько дел, что с врагом, стоящим у стен, времени встретиться совсем нет».
— И у меня дела…, — хотел продолжать свой спесивый рассказ капитан.
Но генерал не стал его дослушивать, у него не было времени; пока парламентёр был в лагере, он велел Пруффу не стрелять, а ему очень хотелось увидать, как рухнет никчёмная стена этого поганого городишки. И он сказал весьма твёрдо:
— Дела? Идите за мной, посмотрите своих пленных.
— Пленных? — капитан, видимо, не хотел идти.
— Да не бойтесь вы, вы парламентёр, с вами ничего не случится, — заговорил генерал.
— Я и не боюсь, — отвечал капитан отважно.
И пошёл вслед за генералом.
Пленных держали в овраге. Удобное место, чтобы охранять их. Было их не менее пяти сотен. Конечно, большая часть были наёмники из соседнего кантона. Но и местных там хватало. И многие, если не половина, были так или иначе ранены.
— Теперь видите, какие пленные? — спросил Волков у растерянного капитана. И, даже не дав ему ответить, потащил того дальше, к палатке, в которой были раненые. Откинув полог палатки, вошёл сам и жестом позвал за собой горца. Бродель нехотя пошёл, чего уже артачиться, раз пришёл.
Там среди трёх раненых на узкой походной кровати лежал человек, лицом отвернувшись от входа.
— Генерал, — окликнул его Волков.
Человек не пошевелился даже. Кавалер делает жест гвардейцу, что был рядом: подними его. И гвардеец, не шибко церемонясь, хватает лежащего, приподнимает, усаживает на кровати. Лицо капитана Броделя вытягивается. От спеси и показной храбрости и следа не осталось. Перед ним сидит седой человек с окровавленной тряпкой вместо руки, измождённый от боли старый человек. Капитан, конечно, его узнаёт, это генерал Каненбах.
— Генерал…, — шепчет капитан.
Дальнейший разговор не состоялся, Волков хватает капитана за локоть и вытаскивает из палатки:
— Передайте вашему ландаману, что сегодня я приказал не кормить пленных. Что если судьба их его не интересует, то я переведу их через реку и всех велю зарезать. Прямо перед стенами города, и ваших и райслауферов. А ещё ему скажите, что мой артиллерист обещал мне разбить восточную стену ещё до вечера. И не думайте, что я пойду через пролом в город, а там на улицах буду с вами драться. Я не собираюсь гробить своих людей. Первым делом я отправлю туда солдат, чтобы они подожгли всё, лето было сухое, ветерок с вашей горы весьма напорист. Пожар будет знатный, а когда город разгорится как следует, вот тогда я и поведу своих людей, тогда будет вам большая резня, потому что всех мужей от двенадцати лет и до семидесяти буду считать я врагами, а всех баб добычей.
Капитан растерянно молчал.
— Ступайте, ступайте, — продолжал генерал, даже чуть подталкивая капитана в бок, — все мои слова передайте своему консулу и ещё скажите, если не выйдет на переговоры через час, велю начинать артиллеристам снова бить стену.
Глава 34
Первый консул земли Брегген Николас Адольф Райхерд или, проще, ландаман Клаус Райхерд вовсе не похож был на знатнейшего человека целой горной земли. Лицом тёмен, как будто в поле свою жизнь проводил, руки, как у крестьянина, велики и тоже темны. Сидел он напротив кавалера, ни робости, ни
