говорю, что небесный Иерусалим описывается построенным из двенадцати видов камней. Если бы Бартоло прочел об этом, то, разумеется, говорил бы по-другому. Давайте теперь послушаем торжественную клятву, несогласную ни с божественным, ни с человеческим порядком вещей: установим закон для Тицинских девушек – ведь наступает весна – чтобы они не дерзали плести гирлянды по своему собственному суждению и желанию, но только так, как предписывает Бартоло. Ибо, по словам сатирика, «Каждому нужно свое, не живется с единым желаньем»[323] [Persius (Персий) v. 53]. Следует воспламениться гневом к тому, кто пытается лишить нас этой свободы, и не менее, если кто хочет нас поработить. Впрочем, на это мы сетовали выше. Теперь достаточно и того, что мы сказали: всякий, кто вводит закон о цветах, – распоследний глупец.

Послание к Пьеру Кандидо Дечембрио «Epistola ad Candidum Decembrem» в Opera, Basilea, 1540. Р. 639–641 (с. 115–116)

XVIII. Лоренцо Валла

(a)

Siquidem multis iam seculis non modo Latine nemo locutus est, sed ne Latina quidem legens intellexit: non philosophiae studiosi philosophos, non causidici oratores, non legulei Iureconsultos, non caeteri lectores veterum libros perceptos habuerunt, aut habent: quasi amisso Romano imperio, non deceat Romane aut loqui, aut sapere, fulgorem illum Latinitatis situ, ac rubigine passi obsolescere. Et multae quidem sunt prudentium hominum, variaeque sententiae, unde hoc rei acciderit, quarum ipse nullam nec improbo, nec probo, nihil sane pronunciare ausus: non magis quam cur illae artes, quae proxime ad liberales accedunt, pingendi, scalpendi, fingendi, architectandi, aut tandiu tantoque opere degeneraverint, ac pene cum literis ipsis demortuae fuerint, aut hoc tempore excitentur, ac reviviscant: tantusque tum bonorum opificum, tum bene literatorum proventus efflorescat. Verum enimvero quo magis superiora tempora infelicia fuere, quibus homo nemo inventus est eruditus, eo plus his nostris gratulandum est, in quibus (si paulo amplius adnitamur) confido propediem linguam Romanam vivere plus, quam urbem, et cum ea disciplinas omnes iri restitutum.

Elegantiarum Libri VI, I (Вступление) в Opera, Basilea, 1540. Р. 4 (с. 117–118)

(b) Facies, et Vultus

Facies magis ad corpus: Vultus magis ad animum refertur, atque voluntatem, unde descendit. Nam volo supinum habebat vultum: inde dicimus irato et moesto vultu potius quam facie: et contra lata aut longa facie, non vultu: a quo compositum est superficie, non sane discrepans a suo simplici: ut, facies maris, facies terrae, quasi superficies: et, facies hominis, quasi primum illud quod intuemur in homine. Est tamen aliquando ubi utroque uti liceat: ut, foedata facie, et foedato vultu: scissa facie, et scisso vultu: conversa facie, et converso vultu: quae exempla sunt plurima.

Op. cit. IV. xiii, p. 125 (с. 10)

(c) Decus, Decor et Dedecus

Decus est illa (ut sic dixerim) honorificentia ex bene gestis rebus, unde decora militiae, laudes, honores, honestamenta militi in bello comparata: cuius contrarium est dedecus, proprie ignominia quaedam, aut ignominiae genus et infamis turpitudo. Unde dedecoro. Cicero inquit de quodam: Magistratum ipsum dedecorabat, id est, turpificabat, et contumelia atque ignominia afficiebat. Transfertur etiam ad animum: quippe decus pro honesto, dedecus pro inhonesto accipitur, ut idem: Sequitur decus, atque honestum. Quintil. Satis dedecoris atque flagitii castra ceperunt. Decor est quasi pulchritudo quaedam ex decentia rerum personarumque, in locis, temporibus, sive in agendo, sive in loquendo. Transfertur quoque ad virtutes: appellaturque decorum, non tam ipsum honestum, quam quod hominibus et communi opinioni honestum videtur et pulchrum, et probabile. Unde verbum decôro media longa. Nam decoro media brevi a decus venit.

Op. cit. IV. xv, pp. 125–126 (с. 10)

(d) Mollis homo, Molle opus

Mollis homo dicitur, et molle opus, hoc in laudem, illud in vituperationem. Vergilius:

India mittit ebur, molles sua tura Sabaei.

Idem:

Excudent alii spirantia mollius aera:

Credo equidem vivos ducent de marmore vultus.

Quod non sine ratione factum est. Nam qui non fuerit severus, fortis, et constans, et in morem rei durae patiens, resistensque fortunae vel adversaem vel blandae, hic mollis est, similis cerae, et tenellis plantis: quum praesertim qui mollicula membra habent, fere molli sint mente, ut pueri, foeminaeque. Contra autrm milites, nautae, agricolae, ut corpore, ita animo indurati putantur: hoc igitur modo mollis accipitur in vitium. In laudem vero, quod ut vitio datur durum, ut durus cibus, durum cubile, durum solum, ita durum ingenium, veluti durus equus ad domandum, durum ingenium ad docendum, et (ut sic dicam) sculpendum, eadem ratione molle dicetur, quod non est durum, eritque laudabile. Quintilianus de signis loquens, inquit: Illius opera duriora, huius molliora. Dicuntur autem signa opera sculptilia, sive fusilia, sive caetera eiusmodi ad effigiem animalium fabricata: quemadmodum tabulae, opera pictorum. Siquidem in tabulis antiqui pingebant, non in parietibus. Haec talia magis dicentur mollia, quae fiunt, quam ingenium, quod facit.

Op. cit. IV. cxv, p. 159 (с. 114)

(e) Fingo, et Effingo

Fingere proprie est figuli, qui formas ducit ex luto. Inde generale fit vocabulum ad caetera, quae ingenio, manuque hominis artificiose formantur, praesertim inusitate, et nove. Effingere est ad alterius formam fingere, et quodam modo fingendo repraesentare. Cicero secundo de Oratore: Tum accedat exhortatio, qua illum, quem delegerit, imitando effingat, atque exprimat. Quintil. lib. 10. cap. 1. Nam id quoque est docilis naturae, sic tamen, ut ea, quae discit, effingat. Et iterum: Nam mihi videtur M. Tullius, quum se totum ad imitationem Graecorum contulisset, effinxisse vim Demosthenis, copiam Platonis, iucunditatem Isocratis. Unde ductum est nomen effigies, figura ad vivam alterius similitudinem, vel ad veritatis imaginem facta, tam in picturis, quam in sculpturis.

Op. cit. V. xliii, p. 178 (с. 10)

(a)[324]

Уже много веков никто не только не говорил по-латыни, но и не понимал латинские тексты: изучающие философию не понимали древних философов, адвокаты – ораторов, законники – юристов, и прочие читатели не воспринимали и не воспринимают книги древних. Словно Римской империи вовсе не существовало, теперь как будто неприлично говорить и знать по-римски, и угас великий блеск Латыни, заплесневелой и проржавевшей. Многие мудрые мужи высказывали свои мнения, почему так случилось. Сам я ни порицаю, ни одобряю ни одного из них и воздерживаюсь от ответа на этот вопрос,