— Нет, подожди, подожди, Павел. Я еще не все тебе сказал. Расплодились во множестве сейчас у нас так называемые примиренцы. Это они раззвонили на всю Москву, будто пленум постановил прекратить идейную борьбу… Вранье. Не верю. Не мог пленум это постановить. Идейная борьба — основа всей нашей работы да и всей нашей жизни. А примиренцам нравится их собственное вранье, они умиляются и уговаривают нас: отчего бы не уступить немножко ликвидаторам, немножко отзовистам, лишь бы всем остаться вместе, в одном ковчеге. Они читают молитвы о вреде фракционной борьбы, бьют себя в грудь и клянутся в своей якобы верности революционным принципам. Есть пословица: «Добрый вор без молитвы не украдет», так и ретивый примиренец не изменит без клятвы в верности принципам. А я вот, наперекор всем чувствительным воздыханиям, взял да и написал статью! Я призываю в ней к непримиримости, я напоминаю, что именно в тяжелых положениях и нужно вскрывать дочиста все противоречия; я предупреждаю, что незначительные уступки от случая к случаю могут запутать революционера, как запутала мелкая, тонкая сетка могучего льва в басне Крылова… Послал эту статью в профсоюзный журнал, там сейчас редактор наш, Михаил. Конечно, у него примиренческая опухоль на селезенке. Недавно он влево качнулся, а теперь, как полагается качелям, качнулся вправо. Ведь он мечтал стать литератором. Стал редактором, мечта сбылась. Прочел Михаил статью и говорит: «Посоветуюсь…» — «С кем же, спрашиваю, посоветуешься: с меньшевиками, с ликвидаторами, с теми, кого статья бьет?» А над ним, заметь, сейчас наблюдатель — тебе известный Благов…

— Из Архангельска?

— Тот самый, от которого ты убежал с ночевки.

— Так он же ярый ликвидатор?

— Вот, вот… Так, брат, у нас сейчас «объединяют» фракции: посадили в журнал к примиренцу Мише в качестве наблюдателя ликвидатора Благова. Вот тебе все новости. Вот до какой точки мы здесь дошли! Этого же Благова протащил Связкин в Московское бюро профессиональных союзов.

Высказавшись, Сундук несколько успокоился. К нему вернулась его привычная приглядка к мелочам:

— А шапка-то у тебя будто не та. Верно? Иль во время походов потерял? Хорошо, что не голову.

Такие мелочи как будто доставляли ему отдых. Как говаривал он сам, в таких случаях он «немножко отпускал подпругу».

Сундук потянулся к Прохоровой шапке, лежавшей поодаль, на кипе книг. Взял шапку в руки, повертел, осмотрел со всех сторон, кашлянул многозначительно и положил на прежнее место. А на меня посмотрел, как бы ожидая чего-то. Может быть, он, по своей наблюдательности, узнал эту шапку? Но я пока не решился начать рассказ о Прохоре.

Сундук приоткрыл двери, покликал сидельца и попросил кипяточку:

— С полчайника у тебя для нас не нашлось бы?

К кипяточку он вынул несколько кусков сахару из кармана, аккуратненько их обдул:

— Пируй, Павел. Я — московского воспитания, люблю, грешный человек, горяченьким нутро пополоскать.

Сундук из другого кармана достал в бумажке кусок вареной колбасы и французскую булку.

— Обедай, Павлуха. Придет сюда скоро Клавдия. Зачем же ты краснеешь? Это по уставу не обязательно. Так вот, придет сюда Клавдия… Опять покраснел… Придет, говорю, Клавдия!

— Да довольно, Сундук, не тяни.

— Когда придет она, ты нам рапортуешь о твоих делах. А пока… ночевка есть у тебя? Никакой? А деньги? Никаких? Так-с, хорошо-с. Вначале о ночевке… На сегодня придется тебе воспользоваться «чрезвычайным резервом»: ночуй в кабинете Клавдина отца Селиверстова. Мы проверяли: слежки за этим адресом нет. Клавдия не живет там теперь. Ты еще не знаешь этого?

Опять Сундук тянет.

— Она ведь ушла от отца…

— Как ушла от отца? К кому?

— Неистовая девушка! «Хочу, говорит, во-первых, жить на свой труд…» Какие-то уроки нашла… «Потом, говорит, хочу избавить отца от неприятностей». Отличная девушка. Морально непримиримая до предела… молодец, словом. Ну-с, опять я отклонился. Что-то со мною сегодня… выговориться не могу. О ночевке, значит, все тебе ясно. Паспорт у Ивана Семеновича наклевывается для тебя, и не что-нибудь, а копия. И даже будто комната у какого-то адвоката. А деньги… с деньгами плохо. Вот возьми три рубля.

Мы помолчали. Вошел сиделец и сказал, что в магазине Клавдия. Сундук заторопился:

— Есть к тебе одна просьба, Павел. Сделай милость — будешь ночевать у профессора, отыщи на чердаке у них мои книги, я их там храню… А еще Клавдия передаст тебе Ленина, новую книжку по философии. Забери ее себе… и читай… да сохрани, потом вернешь… и объяснишь мне кое-какие термины. Ладно? Плохо все-таки, брат, нам, самоучкам: учились поздно, уже бородатые, да и без системы. Остальные книжки Груша, их прислуга, тебе укажет. Заверни их поаккуратнее в один узелок, клееночкой бы хорошо… И положьте в надежное место. Кстати, это все легальное, по астрономии, по физике и прочее всякое, — так сказать, моя фундаментальная библиотека! Не шути, книжек с двадцать наберется.

Слушая Сундука, я каждое мгновение ждал, что появится Клавдия. И я приготовлял себя к встрече: она войдет — и чтобы никаких волнений! И кажется, очень хорошо приготовился. Но вот она вошла — и все во мне закружилось, как в водовороте. Хотя для Клавдии мое появление в Москве было совсем неожиданным, — она, как и Сундук, считала, что я нахожусь в лапах Шольца, — ничем не выдала своего волнения или удивления. Разве только излишне раскрылись большущие глаза и осветили на миг таким милым светом комнатушку и оконце в темный двор, что даже смутный февральский день повеселел и по-весеннему вспыхнул.

Она неторопливо подошла ко мне, неторопливо протянула руку.

— Ты жив!.. — вырвалось вдруг у нее против воли.

Сундук изумленно взглянул на нее: в первый раз она мне сказала «ты». Но и не это, наверное, поразило Сундука, а то ликование, та радость, которые всплеснулись в ее словах.

Она почувствовала изумление Сундука и сделалась отчаянно и страдальчески пунцовой. Все же она быстро справилась с собою и спокойно сказала Сундуку:

— Как хорошо, какая радость, что Павел снова с нами…

Я рассказал им о Серпухове. Рассказал о шапке, нервическом азарте Прохора, о своих подозрениях.

— Я уже приняла меры, — сказала Клавдия.

— Какие меры? Кто решил о мерах? — строго спросил Сундук.

— Не могла я ждать решений. Как только сказали о подозрениях, я считала себя обязанной сейчас же обезопасить организацию… Я отменила явки, перенесла их в другие места… пароли дала новые… А как же иначе, Сундук? Вы же сказали, что я отвечаю за безопасность явок… Вы же велели в таких случаях не ждать, не колебаться, не бегать за советами, а действовать…

— Ничего,