– Я даже совсем её не знала. – Иоганна подняла голову, вытерла глаза.

– Она была хорошей женщиной. И преданно служила Господу.

– Если её убили… – Мысли Иоганны кружили, сталкивались, как шестерёнки в разбитых часах отца, уже не отсчитывавших время, не имевших смысла, – то, конечно, убили и Лотту, и Биргит, и Франца. Если их нашли, то… – Она согнулась пополам, обхватив себя руками. Всё её тело тряслось от рыданий. Осознание было слишком страшным. Они погибли. Они почти наверняка погибли.

– Они в руках Господа, – вновь сказала настоятельница. – Живы они или мертвы, Он о них позаботится.

– Но я не хочу, чтобы они были мертвы! – воскликнула Иоганна и вновь разразилась рыданиями. Она никогда не плакала, она считала себя слишком сильной для слёз, но сейчас ревела, как ребёнок, и ничего не могла с этим поделать.

– Но пока вы точно сказать не можете, – спокойно ответила настоятельница. – Есть ли возможность выяснить новости?

– Наверное, можно спросить Ингрид, – неуверенно предположила Иоганна, вытирая глаза и нос. Настоятельница протянула ей платок, и Иоганна взяла его, пробормотав слова благодарности.

Она никогда не видела Ингрид и знала о ней только то, что рассказывала Биргит – что с ней можно связаться в кофейне на Элизабет-Фордштадт. До неё было не так уж далеко.

– Да, пожалуй, это будет лучше всего, – сказала настоятельница. – Судя по тому, что мне известно – хотя это не так уж и много – она, скорее всего, может что-то знать. А пока… – она помолчала, подбирая слова, – наверное, для нас обеих будет лучше, если вы больше не станете сюда приходить.

Иоганна отправилась на Элизабет-Форштадт, хотя уже стемнело. Район оказался ветхим – обшарпанные склады, фабрики и полуразрушенные многоквартирные дома. Улицы были пусты, если не считать нескольких человек, которые торопливо куда-то шли, стараясь никому не попадаться на глаза.

Иоганна зашла в три кофейни с вопросом о том, можно ли поговорить с Ингрид, и только в четвёртой мужчина, стоявший за барной стойкой, кажется, что-то понял.

– Я не знаю никого с таким именем, – безразлично ответил он, не встречаясь с ней взглядом, но Иоганна заметила в его глазах проблеск узнавания и приблизила своё лицо к его лицу, понизив голос до шипения.

– Не сомневаюсь, что знаете. Не старайтесь это скрыть. Ингрид нам помогала, и если она хочет, чтобы мы вернули ей машину, ей лучше держать связь со мной.

– Я не знаю ничего о машине, – тем же скучающим тоном ответил управляющий.

– Зато она знает, – сказала Иоганна, хотя сильно сомневалась, что ей удастся получить машину обратно. Мужчина посмотрел ей в глаза с нескрываемой враждебностью.

– Ничего я не знаю, – повторил он. – Заказывайте напиток или выметайтесь к чёртовой матери.

К тому времени как Иоганна добралась до дома, её ноги и сердце горели от боли, пальто промокло от снега, и вся она промёрзла до костей. Когда она поднималась по лестнице, мать подняла на неё усталый взгляд и, увидев выражение лица дочери, даже не стала спрашивать, как дела. Иоганна рухнула в кресло, положила локти на стол.

– А если мы так и не выясним? – спросила она в никуда. Мать, помешивая в кастрюле суп – неаппетитное варево из свиного жира и картофеля, плававших в жидком бульоне, повернулась и строго ответила:

– Значит, мы никогда не выясним.

– Не могу же я… – начала было Иоганна, но тут же поняла, что вопрос не в том, может она или нет. Ей нужно было это выяснить, вот и всё.

Мать приняла новый удар судьбы с мрачной флегматичностью. Она уже пережила многое: двое её младших братьев умерли во младенчестве, всё детство она работала как могла на ферме отца, а в годы прошлой войны столкнулась с настоящей нищетой и голодом. Хедвиг Эдер научилась никогда не ждать ничего хорошего; все счастливые события она воспринимала с тревожной подозрительностью. Иоганна не хотела в этом быть похожей на мать, но сейчас, измученная страхом, чувствовала, что у неё может и не быть выбора.

Спустя несколько часов, когда родители уже ушли спать и она тоже собиралась ложиться, в дверь вдруг постучали – не как обычно, а словно подавая сигнал. Её сердце подскочило к горлу, она рванула вниз по лестнице, отодвинула занавеску, но никого не увидела сквозь стекло, а открывать так поздно ей не хотелось. Вдруг она заметила сложенную бумажку, которую кто-то, очевидно, просунул под дверь. Дрожащими пальцами она развернула записку. В ней были всего четыре слова:

Твои сёстры в Шанцлальме.

На следующее утро Иоганна отправилась в Шанцлальм. Так местные жители называли Зальцбургскую тюрьму, большое квадратное здание в старой части города, рядом со зданием суда. Она даже не сказала матери, куда направляется, чтобы не встревожить её ещё больше, пока не удостоверится хоть в чём-то. Ингрид могла ошибиться. Иоганна предполагала, что наспех нацарапанная записка была от Ингрид, хотя не могла знать наверняка. Она ничего не могла знать наверняка.

В записке, с болью отметила она, не было ни слова о Франце. Что это могло значить? Ингрид не знает, что с ним случилось, или он погиб? Но если бы он погиб, она, конечно, об этом бы сообщила. Мысли впивались в мозг Иоганны, разъедали его изнутри. Она до крови искусала губы, сгрызла ногти до основания.

Но когда она поднималась по ступеням Шанцлальма, всё её тело наполнилось отчаянной, холодной решимостью. Швейцар впустил ее в тесный приёмный зал. Она позвонила в звонок.

– Я ищу Биргит и Лотту Эдер, – сказала она с резкостью, за которой скрывался страх, когда к столу подошел человек в зелёной форме немецких правоохранительных органов. После аншлюса Федеральную жандармерию включили в их состав, а многие австрийские жандармы были уволены или заключены в тюрьму.

– С ними что-то случилось? – вежливо спросил он, и Иоганна устыдилась своей резкости.

– Я полагаю, их держат здесь, – ответила она. Поведение мужчины сразу изменилось.

– Заключённым не разрешается принимать посетителей, фройляйн.

Она сглотнула.

– Пожалуйста… Я просто хочу узнать, здесь ли они. От них нет вестей уже две недели, а моей младшей сестре, Лотте, всего двадцать два.

Мужчина чуть смягчился, вздохнул.

– А почему вы думаете, что они здесь? Они были арестованы?

– Я не знаю. Мне сказал один человек, что они могут быть здесь. – Поняв, что идёт по краю опасной территории, Иоганна тут