одна из бед нашего века в том, что человек начал относиться к природе покровительственно. Может, это и предпочтительней былых бредней о матери-природе, но ничуть не ближе к реальности. Думаю, это даже хорошо — столкнуться с природой как она есть. Понимаешь, по крайней мере, что мало помахать чековой книжкой, чтобы люди стали как боги.

Я не стал спорить и спросил:

— А как насчет ваших ожиданий?

— Кажется, сбылись. Я ведь почти не отходила от места высадки. Вторичный рост гуще, чем я полагала, но в норму укладывается. Не понимаю только, что с птицами… их тут должны быть миллионы. И цветов маловато, хотя это, возможно, чисто местное явление.

— Но вы именно таким ожидали найти остров, где природное равновесие не нарушается человеком?

Она помолчала и ответила:

— Если б я мыслила подобными фразами, выбрала бы другую профессию.

Я не сразу понял, что она хотела сказать.

— Но ведь это достаточно распространенное выражение? «Природное равновесие»?

— Распространенное и вредное.

— Не вижу почему. Мы ведь сильно подорвали это самое равновесие за последние пару поколений.

— Вредное оно потому, что вводит людей в заблуждение, — терпеливо объяснила она. — Во-первых: думать, что человек может нарушить, как вы говорите, природное равновесие, значит слишком много на себя брать. Это предполагает, что человек стоит вне природных процессов, и возвращает нас к теме «Люди как боги». Человек — тоже продукт природы; возможно, наиболее развитый и влиятельный ее вид, но созданный путем естественного процесса и входящий в этот процесс. Всё, что он делает, входит в его природу, иначе он не сумел бы ничего этого совершить. Против природы он бессилен. Со всеми своими способностями он такой же ее продукт, каким когда-то был динозавр. Он — орудие естественных процессов.

Во-вторых: нет такого понятия, как природное равновесие. Нет и не было никогда. Это миф, возникший из-за стремления к стабильности, попытка сделать мир упорядоченным, статичным — другими словами, понятным и предсказуемым. Часть концепции божественного порядка, где у каждого явления и у каждого человека есть свое место и своя цель. Идея природного равновесия восходит к началам магии: правое и левое, черное и белое, добро и зло, небесное войско и сатанинское. В книге Зогар сказано, что силы, лишенные равновесия, в пустоте гибнут. Попытка упорядочить хаотический мир посредством уравновешенных сил тянется с древнейших времен. Мы ищем всему причину, потому что причина и равновесие дают нам иллюзию стабильности, успокаивающую нас. Поиск стабильности — самое постоянное и самое бесплодное из всех человеческих исканий.

Вот так-так. Я, видимо, наступил ей на любимую мозоль — во всяком случае, помог оседлать любимого конька. Мне не слишком хотелось выслушивать лекцию от девочки, годящейся мне в дочери, но Камилла еще не закончила.

— Природа — не состояние, а процесс. Непрерывный процесс. Стремление выжить. Ни один вид не имеет права на существование: он либо способен выживать, либо нет. А выживает он, противопоставляя продолжение рода силам, грозящим его уничтожить. Иногда может показаться, что равновесие достигнуто, но это не так. Эволюция не стоит на месте, противники и окружающая среда постоянно меняются. Рано или поздно вид станет неадекватным и будет вытеснен.

Рептилий, доминировавших миллионы лет, вытеснили млекопитающие, которых недавно подчинил себе человек, супермлекопитающее, а люди всё болтают про сохранение природного равновесия. Будь оно возможно, почему было не сохранить, скажем, мезозойское «равновесие» гигантских рептилий? Чем настоящий период ценнее прошлых — и будущих?

— Но сейчас, — ухитрился я вставить слово, — появились новые средства уничтожения — инсектициды и прочие, — чье побочное действие невозможно предвидеть. В наше время всё совершается очень быстро. Биологический вид можно уничтожить за год-другой, а побочный эффект заметить, когда уже будет поздно. Разве это не один из путей на свалку?

— Возможно, — согласилась она, — но эти средства надо применять, руководствуясь разумом, а не сантиментами. За разговорами о равновесии я усматриваю старую мысль, что матери-природе лучше знать. Предоставьте всё ей, не вмешивайтесь, и она о нас позаботится. Полная чушь, конечно. Такая идея могла зародиться только в благополучном, сытом обществе, забывшем о борьбе за существование. Природа не мать, а кровожадная хищница, и любимчиков у нее нет. Пока что у нас как будто всё хорошо, но надолго ли? Против нас сработают законы, применимые к любому виду, расплодившемуся сверх нормы: источники нашей пищи иссякнут. Когда это случится, мы больше не услышим о благодетельной матери-природе. Если бы мы не научились манипулировать ею в собственных целях, наше поколение уже голодало бы — или вообще бы не появилось на свет. Единственное различие между нами и прочими видами — это имеющееся у нас оборудование для употребления их в пищу и для подчинения себе сил природы. Не считая этого, к нам применимы те же правила. Какое уж там сохранение равновесия, пока человек удобно сидит в седле.

Мы посмотрели через лагуну на темный остров, и я сказал:

— Если подумать, всякое существование лишено смысла. Планета рождается, остывает, порождает жизнь, умирает. И что же из этого?

— Действительно, что? Есть только жизненная сила, патриотизм видов — слепая сила. Она присуща и высшим организмам, и низшим… причем ни те ни другие не понимают ее.

— Как вы, в качестве биолога, видите будущее человека?

— Я не могу заглянуть за угол. Жизнь полна случайностей и непредсказуемостей. В эволюционном смысле мы, похоже, зашли в тупик, но кто знает? У нас может появиться — и выжить — какой-нибудь новый тип. Человечество, возможно, будет самоистребляться раз за разом и обновляться сызнова. Или нас сотрут с лица земли, как очередной неудавшийся эксперимент. В настоящий момент я никакого светлого будущего для человека не вижу.

— Не быть, значит, людям богами. И наш Проект скорее всего провалится.

— Ну, не знаю. В наше время, как вы сказали, всё совершается быстро, а в жизни, как сказала я, много непредсказуемого. В следующие две-три тысячи лет могут быть сделаны самые неожиданные открытия. Будущего я не вижу только в данный момент, при настоящем уровне знаний. Одно открытие в области контролирования наследственности — к примеру — может всё изменить.

— Что ж, — сказал я, — будем надеяться. Понадеемся даже, что Проект лорда Ф. будет успешным — и что великое открытие когда-нибудь сделают именно здесь.

— Вы ведь действительно в это верите?

— Верю в возможность этого. Всё на свете начинается с малого. Национальные границы становятся слишком тесными. Одаренные люди ощущают потребность в месте, где они смогут жить и работать без всяких ограничений. Когда-нибудь они сами создадут для себя этот мозговой центр, по выражению лорда