«Выбраковка». Так никто из оборотней не выражался. Хааннаахи делили всех на людей и оборотней. У них не было такого понятия. Только Рогнеда так говорила. Что из этого следовало? Могла ли блондинка быть не той, за кого её принимают? Могла ли быть из того же времени, что и Рогнеда? С учётом всего происходящего я уже не удивилась бы и этому. Оставался выбор, попытаться выведать больше информации с риском для жизни или покорно молчать в тряпочку. Выбор сделали за меня.

— Иди сюда, доченька! — плотоядно улыбалась блондинка. — Пора пить отвар. Мамочка специально для тебя готовила. Ты уснёшь, и мы отправимся домой.

Баламат вздрогнула от одного голоса, но даже не сделала попытки пошевелиться в сторону матери, скорее сильнее вжалась в каменную стену в поисках убежища.

— А ну, живо, тварь! Я кому сказала! Ко мне! — рявкнула оборотица, моментально переключая рубильник со слащаво-нежного голоска на режим чокнутой стервы-психопатки.

Варево, снятое с очага, светилось неоновым светом, как в своё время рана Баара и голова рехнувшегося медведя. Если Баламат этим поят регулярно, то нынешнее состояние оборотницы неудивительно, она сломалась и перестала сопротивляться. Просто чудо, что рысь окончательно не помешалась и не озверела.

Свист кнута разрезал воздух на мгновение раньше мелькнувшего наконечника, опустившегося на шкуру рыси. Оборотница взвыла и дёрнулась всем телом, пытаясь отползти от меня подальше, тем самым обезопасив. Звуки слились в какую-то нелепую какофонию: свист воздуха, лязг цепей, удар по шкуре, хлюпанье крови, вой рыси и сумасшедший хохот блондинки.

— Перестань! Прекрати! — я кинулась наперерез ударам, прикрывая собой Баламат. — Сумасшедшая тварь! Это всё ты! Ты притянула марису в этот мир! Это ты травила оборотней и сейчас травишь свою дочь! Или она не твоя дочь? — я кричала и не могла остановиться. Главное, кнут перестал свистеть вокруг нас. — Когда умерла её мать? Когда ты заняла её место? Признавайся, ты ведь оттуда, из Мортены!

Глаза блондинки наливались кровью. Кажется, мне удалось вывести её из себя. Баламат тоже заметила изменение настроения мучительницы и, прихрамывая, смещалась в попытке заслонить меня своим изувеченным телом.

— Ах ты, дрянь! — кнут обжёг предплечье, глубоко рассекая кожу. — Этого никто не мог знать! Никто! Медведи должны были сдохнуть от того же, чем убили моего отца! Я отыскала в недрах пещер отнятую у нас марису. Оказалось, что местные даже слова такого не знали! Они вообще ничего не знали про тотемы и про врата домой! Отупевшие дикари, которые пытались отсрочить своё вымирание! Медведи должны были сдохнуть, а я исполнить клятву и вернуться домой с сильным наследником для клана. Но ты вмешалась, влезла своими грязными ручонками, и всё пошло прахом. Итак, кто в тебя подселился? Кто ты?

Блондинка уже не кричала, а рычала в ярости. Словно веками спавший вулкан, она взрывалась потоками раскалённой ненависти. Мои раны раззадоривали похитительницу, ноздри её раздувались, учуяв свежую кровь. Сейчас в ней не было ничего человеческого, первозданный хищник, нацеленный убивать, но делающий это медленно и с садистским удовольствием.

Каждый вопрос «Кто ты?» подкреплялся ударом кнута и разукрашивал бледный холст моего тела рубиновыми мазками свежей крови. «Кто ты?» — плечо, «Кто ты?» — бедро, «Кто ты?» — щека, «Кто ты?» — спина. Холод сейчас был счастьем, чувствительность притупилась. Удары откликались глухой болью и всплесками кипятка на коже. Горячая кровь стекала по телу, согревая меня. Очередной удар приняла на себя Баламат, в отчаянном прыжке прикрывая мне живот.

Наконечник глубоко вошёл в мышцы рыси, застревая там гарпуном. Блондинка победно захохотала и потянула кнут на себя.

— Ты пожертвуешь собой ради меня! Не ради неё! Ты — наш ключ домой!

Играючи она подтягивала израненное тело оборотницы, считавшейся её дочерью в этой жизни. Крупные слёзы срывались из единственного здорового глаза рыси, оставляя разводы на грязном полу. Когти царапали стыки каменных глыб в попытке остановиться. Я не выдержала, рванувшись к оборотнице. Прыгнув обеими ногами на ленту кнута для уменьшения натяжения, я с силой вырвала наконечник из Баламат. И пока блондинка не опомнилась, успела обвязать вокруг своей руки конец плетения в туристический булинь. От дёрганья окровавленный наконечник ещё сильнее въелся в узел и перестал быть опасен для нас. Такой узел теперь можно было разрезать только ножом. Заметив мои манипуляции, Баламат вцепились в кнут зубами и что есть силы дёрнула. Блондинка не успела выпустить рукоять, закреплённую для надёжности вокруг запястья ремешком, и потеряла равновесие, заваливаясь на ещё не прогоревшие до конца угли в очаге.

Мы рванулись одновременно, Баламат прыгнула сверху на мать, прижимая ту к углям и не давая скатиться, а я рванулась к чашке с марисой. От визга блондинки закладывало уши, вонь горелой плоти и расплавленной синтетики забивала дыхание. Оборотница отчаянно пыталась перевернуться, но Баламат не давала ей такой возможности. Исхудавшая до невозможности, рысь всё же весила чуть меньше центнера и, сидя на спине, с отчаянием полосовала когтями свою мучительницу.

— Зажимай нос и заливай в рот ей эту дрянь! — кричала Рогнеда, — Баламат долго не продержится. Эта сука начнёт трансформироваться.

Не знаю, что на меня нашло, но я со всей силы вре́зала ногой по лицу похитительницы, и пока та была дезориентирована, обернула цепь от кандалов вокруг её горла и что есть силы потянула на себя. Жилы у неё на шее вздулись, руки превратились в рысьи лапы с массивными когтями. Хаотичные звериные удары оставляли глубокие борозды на каменном полу, а, попадая по телу, рассекали мышцы до костей. Кровь заливала всё вокруг. В отчаянии я била ногами наугад, пытаясь размозжить череп, пока блондинка не завершила оборот. Что-то отчётливо хрустнуло, оборотница пару раз дёрнулась и обмякла, так и не завершив трансформации.

Недолго думая, я принялась заливать в разинутый рот варево из чашки.

— Это можно уже не делать, — пробормотала Рогнеда. — Ты ей череп проломила шпильками.

Ошалело уставившись на обезображенное тело у моих ног, я чуть было не отпила марисы из той же чашки, которой потчевала похитительницу.

— Брось гадость! — рявкнула княжна. — Я после укола еле оклемалась, а ты добавить хочешь.

Слова Рогнеды доносились словно через вату. Я смотрела на убитую мной оборотницу и не могла отвести взгляд от кровавого месива вместо лица, разинутого рта, следов от когтей на полу. Меня трясло, дыхание спёрло. Я убила. Я. Убила!

Я