– Да. Рокировка? – и, дождавшись согласия Йена, отступила в сторону.

– Вот только не вини меня потом, – немного нервно улыбнулся он моими губами и обернулся к Тильде: – Привет, Росянка. Приятно видеть, что в моё отсутствие ты подросла и стала совершенно неотразимой.

Не знаю, как он умудрялся вытворять это моим, в общем-то, совершенно обычным голосом, но Тильда – Тильда! – покраснела.

– Неотразимой – в смысле, как женщина?

– Можно и так сказать, если помнить, что смерть – тоже женщина, – уклончиво ответил Йен и прищёлкнул пальцами, материализуя фарфоровую чашку с нежно-розовым орнаментом из цветов олеандра. – Пожалуй, столько мне хватит.

Нехорошие предчувствия у меня переросли в уверенность, но отступать было как-то стыдно.

Песчаная дорожка вспучилась, и из земляного холма выросли уже знакомые красно-зелёные челюсти. Сейчас, когда они не мельтешили и не щёлкали, стало ясно, что это и впрямь огромная росянка, только вместо романтичных блестящих капелек изнутри она была усеяна острыми акульими зубами-треугольниками. Нисколько не тушуясь, Тильда перехватила чашку, наклонила «цветок» и сцедила немного жидкости, издали по запаху похожей на цитрусовую шипучку.

– Ну что же, – кашлянул Йен, разглядывая странный напиток. – Здравствуй, Николетт, отлично выглядишь – и спасибо за всё, что ты сделала для нас, – и, не дожидаясь, пока я опомнюсь, опустошил чашку.

На вкус жидкость была, кстати, точь-в-точь как апельсиновая газировка.

Вот только не говорите мне, что…

– Не буду, – вслух ответил он, но бровь у него выразительно дёрнулась. – И тебе не советую задумываться. А теперь дайте мне несколько минут в полной тишине. Да, кстати, Урсула, давно хотел сказать: ты выбираешь не самые удобные модели нижнего белья. Может, в следующий раз попробуем подобрать тебе что-нибудь вместе?

Когда Йен это произнёс, я как раз находилась на опасном пути размышлений о том, как из Николетт мог получиться стакан шипучки, но теперь мысли у меня вовсе выбило, как пробки от скачка напряжения. Раньше как-то успешно удавалось не задумываться о том, что значит – в физиологическом, самом прямом смысле – одолжить своё тело постороннему чародею. Мужчине. Боже, если я всё это переживу, у меня, наверное, стыд атрофируется…

– Не преувеличивай, солнце, к самому интересному мы ещё не приступили, – возразил Йен многообещающе. – И – тс-с-с, я работаю.

Сейчас моё восприятие совмещалось с его зрением, и поэтому я видела не только дорожки и цветочки, но и то, что за ними стояло, хотя и смутно. Больше всего это напоминало трёхмерные кляксы, разбросанные по всей зоне видимости, или зацепки-затяжки на ткани. Затронешь что-то неосторожно – и изменится свойство окружающего пространства: температура упадёт до несовместимой с жизнью или воздух станет отравленным. Некоторые ловушки выглядели очень сложными, но двухмерными, что-то вроде паззла, другие – как точки-проколы, нечто сконцентрированное до полной однородности, но все они были связаны между собой невидимой паутиной.

Если вляпаешься, то сработает не один капкан, а сразу куча.

– Нашёл, – улыбнулся вдруг Йен. – Ка-ак неосмотрительно использовать чужие изобретения, не понимая их сути. И это правящая семья? Великий Хранитель, я разочарован.

– Где? – любопытно высунулась Тильда, продолжая, впрочем, держаться на расстоянии нескольких шагов от него. – Не вижу.

– Мёртвая вода, – он осторожно указал пальцем на нечто вроде голубоватой воронки, вкопанной в дорожку. – Неплохой способ остановить вторженца и надёжно зафиксировать его, не убивая. Но превращать материю, внутри которой время существует по иным законам, в наполнитель для примитивной ловушки типа волчьей ямы… Неужели они полагали, что никто не сможет извлечь её и использовать к своей выгоде?

Тильда сощурилась, скрестила руки под грудью и уставилась на него в высшей степени подозрительно:

– Вообще-то считается, что это невозможно.

Улыбка у Йена сделалась крайне пакостной, и из-за этого моё лицо стало похоже на лицо проказливого эльфа Тёмного Двора.

– Ка-ак хорошо, что в своё время мне никто об этом не сказал, – протянул он.

И – сделал жест двумя пальцами, точно подцепляя что-то невидимое.

Голубая воронка в дорожке качнулась из стороны в сторону, задрожала с натугой – и вылетела из песка с тихим чпокающим звуком. Йен аккуратно подхватил её, взболтал, смешивая с розовым дымом – и выплеснул содержимое перед собой. Сначала это был веер из капель, но их становилось всё больше, больше, пока по тропинке не прокатилась с гулом бледно-лиловая волна. Она достигла ступеней особняка – и, уткнувшись в них, вдруг распалась на две части, образуя туннель.

Никаких чар-ловушек в нём не было – все они остались снаружи.

«Сердечко, – оценила Салли форму прохода. И, когда он немного просел, стабилизируясь, уточнила: – Размазанное сердечко. Красиво».

– Всегда знал, что ты мыслишь особенными эстетическими категориями, но рад, что тебе понравилось, – прокомментировал Йен и, обернувшись к Тильде, протянул ей руку: – Продолжим путь, прекрасная госпожа?

Он сделал это совершенно естественно – шутливо и в то же время серьёзно, с тем убойным природным очарованием, сопротивляться которому невозможно… и которое не видит разницы между теми, к кому обращено, уравнивая их во всём. А люди не хотят быть равными: если они обладают чем-то прекрасным, то желают владеть им целиком, а не делить с другими.

«Проще говоря, ты ревнуешь, – мысленно подытожил он, изрядно позабавленный. – К кому? К Росянке?»

Правильный – и болезненный для моего самолюбия – ответ был «ко всем твоим бабам, прошлым и будущим», но я благоразумно промолчала, чтобы не давать повода для поддёвок на следующие сто лет вперёд.

Тильда смотрела на протянутую руку, словно та могла её укусить… впрочем, кто их знает, этих чародеев, у них всё возможно.

– Вот поэтому, – произнесла она наконец, опираясь на его, точнее, на мою ладонь, – тебя не смогли поделить и сожрали сообща, Лойероз.

– Ты ошибаешься, – возразил Йен, увлекая её в туннель. – Они это сделали, потому что были гадкими буками, моя дорогая. Не бери с них пример.

Сначала у меня были сомнения, не пора ли прекратить затянувшийся аттракцион с переодеванием и не поменяться ли нам местами обратно, но они исчезли, стоило добраться до «фабрики марионеток», как назвала её Тильда. Буйство