От компании отделился приятный парень и подозвал меня. Похоже, американец или канадец. Трезвый. Очень вежливый.

– Не могли бы вы отвезти эту молодую леди домой? – Он протянул мне десятку – куда больше, чем должна была встать поездка по указанному адресу.

Молодую, с позволения сказать, леди покачивало, но на блевунью она не походила – такие вещи учишься предугадывать: у нее не было характерной ауры, скажем так. Хотя начала она неважно: ввалившись в такси, упала на колени.

Парень забрался в салон и очень нежно привел ее в вертикальное положение.

Я поинтересовался, не хочет ли он, часом, поехать с нами? Подумал, парень может пригодиться, когда пассажирку придется выволакивать из машины по приезде.

– Нет, жаль, конечно, но, видите ли, Моника… она здесь… и это, в общем-то, ее вечер, да мы и живем в одной стороне. Все в порядке, Эмер, – проснись, дорогая, проснись и поговори с этим милым водителем.

– Я не хочу разговаривать, Кен, хочу ему спеть, – заартачилась она.

– Вы как, не против? – обеспокоенно спросил меня он.

– Да нет, Кен, – ответил я. – Я даже подпою.

– Терпеть не могу эту Монику. Кен, ты слишком хорош для нее. У нее лицо как зефирина. И рисует она так, словно окунает другую зефирину в розовую, синюю и желтую краску. Она же противная до безобразия, Кен, как же ты этого не видишь?

Кен, который, вероятно, беспокоился, что Моника услышит, как ее описывают, смотрел на меня в панике. Мне часто кажется, что таксист – это дипломат и семейный психолог в одном флаконе.

– Ну, я поехал, – сообщил я.

– Присмотрите за ней, она необыкновенная, – сказал он мне.

И я тронул машину с места.

Девушка ворчала на заднем сиденье, вопрошая, почему, если она вся такая необыкновенная, Кен едет домой с этой Моникой, у которой табло как плюшка с миндалем.

– Скорее, как зефирина, – поправил пассажирку я.

Мое замечание привело ее в восторг.

– Точно. Лучше не скажешь. Это ты метко подметил. – Она довольно сама себе улыбалась, повторяя «как зефирина», словно не ей первой в голову пришло это сравнение. – Да, Кен попросил меня тебе спеть. Есть какие-нибудь пожелания? – по прошествии некоторого времени произнесла она.

– На ваш выбор. – Я был сама любезность.

Эмер оказалась приятной девушкой. Блондинка с длинными прямыми волосами, наверное, под тридцать, она явно перебрала с вином, но мир вокруг ей вполне нравился, если бы не Моника со своим плоским лицом.

– Кен – просто душка. Сообразил, что водить такси та еще скука, и решил, что тебя не помешает немного развлечь в дороге, вот и предложил идею с песнями. Я спою «By the Rivers of Babylon». – И спела. Кстати, довольно неплохо.

Следующей я предложил «Stand by Your Man». Но она сказала, что мужчины дураки и нуждаются не в поддержке, а в том, чтобы им вправили мозги. Но мы все же спели и эту песню, и еще несколько.

Я переживал, что пассажирка заснет и будет трудно отыскать ее дом или доставить к нужной квартире, поэтому изо всех сил старался поддерживать разговор. Спросил, зачем мужчинам нужно вправлять мозги.

– Затем что рядом с ними обычно есть прекрасные женщины, только руку протянуть, а они их как будто в упор не видят, – сердито пробурчала она.

Потом девушка долго и путано рассказывала об этом парне Кене: как он повелся на неприкрытую глупость Моники и как зря поверил в то, что за этой идиоткой требуется приглядывать. Она сомневалась, что они спят вместе, но с мужчинами ни в чем нельзя быть уверенной. Может, сегодня ночью все и случится. Сегодня ночью они и переспят. В ужасном доме Моники под номером 35 на Оранж-Кресент. Это приводило ее в самое мрачное расположение духа.

– Если он выпил лишнего, от него в постели все равно проку не будет, – предположил я, пытаясь ее приободрить.

– Да нет, Кен почти не пьет. Он из всей нашей компании один трезвый был и за всех заплатил.

Она мрачно размышляла о сложившемся положении. Сказала, что ходила молиться к источнику Святой Анны, но святая Анна и пальцем не пошевелила, чтобы ей помочь. Вместо этого позволила всяким по-настоящему ужасным Моникам рыскать в округе и губить хороших людей. Заманивать их к себе и соблазнять.

– Мне кажется, Кен просто проводил Монику, а потом поехал домой. – Я успокаивал ее как мог.

– Но меня-то он не замечает – в этом вся беда. Кстати, как тебя зовут?

Я сказал, что меня зовут Хьюго.

– Хьюго. Необычное имя, с претензией.

– Разве? Не знаю. Мне всегда казалось, оно бы хорошо смотрелось на обложке диска или на афише концерта, где бы я выступал. Я мечтал об этом.

Обычно я о своей жизни не говорил. А тут сам себе удивился. Ладно уж, чего там, пассажирка все равно подвыпившая, с тем же успехом я мог ей правила дорожного движения пересказывать.

Но Эмер была настроена воинственно:

– Тогда почему ты ничего не сделал, чтобы осуществить мечту? – Казалось, на заднем сиденье мелкий, но разъяренный терьер. – Семья хотела, чтобы я стала учительницей или медсестрой, она была против работы, связанной с искусством, но я настояла на своем и завтра иду на собеседование в классное место. Я надеялась, что Кен поедет сегодня со мной и приласкает, но он поехал в дом тридцать пять на Оранж-Кресент и ласкает там эту дуру-зефирину, как ты правильно ее обозвал. – Она уже едва не плакала.

Я должен был во что бы то ни стало предотвратить приближающуюся истерику.

– Послушайте, – сказал я. – Возможно, мужчины пугливы и вообще безнадежны… ну или какие мы там. Но это потому, что мы не хотим попасть в переплет: намучишься выбираться и в итоге станет только хуже. Вот и все.

– Чушь собачья, – заявила она. – Спорю, рядом есть какая-нибудь милая девушка, которая надеется на тебя, Хьюго, какая-нибудь ненормальная дурочка, которая верит в то, что ты бы мог стать певцом, если бы был порисковее, которая думает, что может сделать тебя счастливым, если ты ее к себе подпустишь. В мире полным-полно таких женщин. Если нас в ряд поставить, конца-краю не увидишь. Правда. – Она скорбно покачала головой.

Я глянул в зеркало заднего вида, и мне показалось, будто глаза пассажирки слипаются.

– У меня есть подруга Крисси, – прокричал я, чтобы не дать ей заснуть, – но я не уверен, что между нами все серьезно, и, кажется, она тоже сомневается – было бы